Александр Дюма. Три мушкетера. Стр. 044
— Господин герцог, — произнес де Тревиль, — я так глубоко был уверен в вашей высокой честности, что не пожелал иметь другого заступника перед королем, кроме вас. Я вижу, что не обманулся, и благодарю вас за то, что во Франции остались еще такие мужи, о которых, не ошибаясь, можно сказать то, что я сказал о вас.
— Прекрасно, прекрасно! — воскликнул король, который, стоя в дверях, слышал этот разговор. — Только скажите ему, Тревиль, раз он называет себя вашим другом, что я тоже желал бы быть в числе его друзей, но он невнимателен ко мне. Вот уж скоро три года, как я не видел его, и увидел только после того, как послал за ним. Передайте ему это от меня, передайте, ибо это вещи, которые король сам сказать не может.
— Благодарю, ваше величество, благодарю. Но я хотел бы заверить ваше величество — это не относится к господину де Тревилю, разумеется, — я хотел бы заверить ваше величество, что не те, кого ваше величество видит в любое время дня, наиболее преданы ему.
— Вы слышали, значит, что я сказал, герцог? Тем лучше, тем лучше! — проговорил король, сделав шаг вперед. — А, это вы, Тревиль? Где же ваши мушкетеры? Я ведь еще третьего дня просил вас привести их. Почему вы не сделали этого?
— Они внизу, ваше величество, и, с вашего разрешения, Ла Шене их позовет.
— Да, да, пусть они явятся сию же минуту. Скоро восемь, а в девять я жду кое-кого… Можете идти, герцог, и непременно бывайте при дворе…
Входите, Тревиль.
Герцог поклонился и пошел к выходу. В ту минуту, когда он отворял дверь, на верхней площадке лестница как раз показались три мушкетера и д'Артаньян. Их привел Ла Шене.
— Подойдите, храбрецы, подойдите, — произнес король. — Дайте мне побранить вас.
Мушкетеры с поклоном приблизились. д'Артаньян следовал позади.
— Тысяча чертей! Как это вы вчетвером за два дня вывели из строя семерых гвардейцев кардинала? — продолжал Людовик XIII. — Это много, чересчур много. Если так пойдет дальше, его преосвященству через три недели придется заменить состав своей роты новым. А я буду вынужден применять указы во всей их строгости. Одного — еще куда ни шло, я не возражаю. Но семерых за два дня — повторяю, это много, слишком много.
— Поэтому-то, как ваше величество может видеть, они смущены, полны раскаяния и просят их простить.
— Смущены и полны раскаяния? Гм… — недоверчиво проговорил король. — Я не верю их хитрым рожам. Особенно вон тому, с физиономией гасконца.
Подойдите-ка сюда, сударь мой!
Д'Артаньян, поняв, что эти слова относятся к ному, приблизился с самым сокрушенным видом.
— Вот как? Что же вы мне рассказывали о каком-то молодом человеке?
Ведь это ребенок, совершеннейший ребенок! И это он нанес такой страшный удар Жюссаку?
— И два великолепных удара шпагой Бернажу.
— В самом деле?
— Не считая того, — вставил Атос, — что, если бы он не спас меня от рук Каюзака, я не имел бы чести в эту минуту принести мое нижайшее почтение вашему величеству.
— Значит, он настоящий демон, этот ваш молодой беарнец, тысяча чертей, как сказал бы мой покойный отец! При таких делах легко изодрать не один камзол и изломать немало шпаг. А ведь гасконцы по-прежнему бедны, не правда ли?
— Должен признать, ваше величество, — сказал де Тревиль, — что золотых россыпей в их горах пока еще не найдено, хотя богу следовало бы сотворить для них такое чудо в награду за горячую поддержку, оказанную ими вашему покойному отцу в его борьбе за престол.