Не успел господин Атос опуститься на стул и взять в руки книгу, намереваясь подождать своего друга, как целая толпа сыщиков и солдат, смешавшихся вместе, осадила дом, взломала несколько дверей…
Кардинал знаком пояснил королю:
«Это по поводу того дела, о котором я вам говорил…»
— Все это нам известно, — произнес король. — Ибо все это делалось ради нашей пользы.
— Итак, — продолжал де Тревиль, — ради вашей пользы был схвачен один из моих мушкетеров, ни в чем не повинный, ради вашей пользы он под охраной двух солдат был, словно злодей, проведен по улицам города, сквозь толпу, осыпавшую оскорблениями этого благородного человека, десятки раз проливавшего свою кровь за ваше величество и готового в любую минуту снова пролить ее?
— Да что вы? — сказал король, заколебавшись. — Неужели дело происходило именно так?
— Господин де Тревиль, — произнес кардинал, сохраняя совершенное хладнокровие, — не сказал вам, что этот ни в чем не повинный мушкетер, что этот благородный человек за час до того с обнаженной шпагой напал на четырех комиссаров, посланных мною для расследования по делу чрезвычайной важности.
— Пусть ваше преосвященство докажет это! — воскликнул де Тревиль с искренностью чисто гасконской и резкостью чисто военной. — Дело в том, что за час до этого господин Атос, человек — как я осмелюсь доложить вашему величеству — весьма знатного происхождения, оказал мне честь отобедать у меня и беседовал у меня в гостиной с герцогом де Ла Тремулем и графом де Шалю.
Король взглянул на кардинала.
— Все, о чем я говорил, — произнес кардинал в ответ на безмолвный вопрос короля, — изложено в протоколе, подписанном пострадавшими. Имею честь представить его вашему величеству.
— Неужели протокол судейских чиновников стоит честного слова военного? — гордо спросил де Тревиль.
— Полно, полно, Тревиль, — сказал король, — замолчите!
— Если его преосвященство подозревает кого-либо из моих мушкетеров, — ответил де Тревиль, — то ведь справедливость господина кардинала достаточно известна всем, и я сам прошу о расследовании.
— В доме, где происходил этот обыск, — проговорил кардинал все с тем же хладнокровием, — живет, если я не ошибаюсь, некий беарнец, друг этого мушкетера?
— Ваше преосвященство имеет в виду д'Артаньяна?
— Я имею в виду молодого человека, которому вы, господин де Тревиль, покровительствуете.
— Да, ваше преосвященство, совершенно верно.
— Не считаете ли вы возможным, что этот молодой человек дурно влиял…
— …на господина Атоса, человека, который вдвое старше его? — перебил де Тревиль. — Нет, ваша светлость, не считаю возможным. Кроме того, господин д'Артаньян также провел вечер у меня.
— Вот так история! — воскликнул кардинал. — По-видимому, решительно все провели вечер у вас!
— Не подвергает ли ваше преосвященство сомнению мои слова? — спросил де Тревиль, которому краска гнева залила лицо.
— Нет, боже меня упаси! — произнес кардинал. — Но в котором часу д'Артаньян был у вас?
— О, это я могу совершено точно сообщить вашему высокопреосвященству: когда он вошел, я как раз заметил, что часы показывали половину десятого, хотя мне казалось, что уже позднее.
— А в котором часу он покинул ваш дом?
— В половине одиннадцатого. Через час после этих событий.
— Но в конце-то концов… — сказал кардинал, который ни на минуту не усомнился в правдивости де Тревиля и чувствовал, что победа ускользает от него, — но ведь в конце-то концов Атоса задержали в этом самом доме на улице Могильщиков.
