Гримо уже помчался вперед с корзиной и остатками завтрака.
Четверо друзей вышли вслед за ним и сделали уже шагов десять, как вдруг Атос воскликнул:
— Эх, черт возьми, что же мы делаем, господа!
— Ты что-нибудь позабыл? — спросил Арамис.
— А знамя, черт побери! Нельзя оставлять знамя неприятелю, даже если это просто салфетка.
Атос бросился на бастион, поднялся на вышку и снял знамя, но так как ларошельцы уже приблизились на расстояние выстрела, они открыли убийственный огонь по человеку, который, словно потехи ради, подставлял себя под пули.
Однако Атос был точно заколдован: пули со свистом проносились вокруг, но ни одна не задела его.
Атос повернулся спиной к защитникам города и помахал знаменем, приветствуя защитников лагеря. С обеих сторон раздались громкие крики: с одной — вопли ярости, с другой — гул восторга.
За первым залпом последовал второй, и три пули, пробив салфетку, превратили ее в настоящее знамя.
Весь лагерь кричал:
— Спускайтесь, спускайтесь!
Атос сошел вниз; тревожно поджидавшие товарищи встретили его появление с большой радостью.
— Пойдем, Атос, пойдем! — торопил д'Артаньян. — Прибавим шагу, прибавим! Теперь, когда мы до всего додумались, кроме того, где взять денег, было бы глупо, если бы нас убили.
Но Атос продолжал идти величественной поступью, несмотря на увещания своих товарищей, и они, видя, что все уговоры бесполезны, пошли с ним в ногу.
Гримо и его корзина намного опередили их и уже находились на недосягаемом для пуль расстоянии.
Спустя минуту послышалась яростная пальба.
— Что это значит? В кого они стреляют? — недоумевал Портос. — Я не слышу свиста ответных пуль и никого не вижу.
— Они стреляют в наших мертвецов, — пояснил Атос.
— Но наши мертвецы им не ответят!
— Вот именно. Тогда они вообразят, что им устроили засаду, начнут совещаться, пошлют парламентера, а когда поймут, в чем дело, они уже в нас не попадут. Вот почему незачем нам спешить и наживать себе колотье в боку.
— А, теперь я понимаю! — восхитился Портос.
— Ну, слава богу! — заметил Атос, пожимая плечами.
Французы, видя, что четверо друзей возвращаются размеренным шагом, восторженно кричали.
Снова затрещали выстрелы, но на этот раз пули стали расплющиваться о придорожные камни вокруг наших друзей и зловеще свистеть им в уши. Ларошельцы наконец-то завладели бастионом.
— Отменно скверные стрелки! — сказал Атос. — Скольких из них мы уложили? Дюжину?
— Если не полтора десятка.
— А скольких раздавили?
— Не то восемь, не то десять.
— И взамен всего этого ни одной царапины! Нет, все-таки… Что это у вас на руке, д'Артаньян? Уж не кровь ли?
— Пустяки, — ответил д'Артаньян.
— Шальная пуля?
— Даже и не пуля.
— А что же тогда?
Мы уже говорили, что Атос любил д'Артаньяна, как родного сына; этот мрачный, суровый человек проявлял иногда к юноше чисто отеческую заботливость.
— Царапина, — пояснил д'Артаньян. — Я прищемил пальцы в кладке стены и камнем перстня ссадил кожу.
— Вот что значит носить алмазы, милостивый государь! — презрительным тоном заметил Атос.
— Ах да, в самом деле, в перстне алмаз! — вскричал Портос. — Так чего же мы, черт возьми, жалуемся, что у нас нет денег?
— Да, правда! — подхватил Арамис.
