Юрий Коваль. Весенний вечер

   Солнце повисело в осиновых ветках и пропало за лесом. Закат расплылся в небе.
   Низко, в половину берёзы, над просекой пролетел большой ястреб. Он летел бесшумно, совсем не шевеля синими крыльями.
   Я стоял на поляне, снега на которой почти не было. Только под высокими деревьями ещё холодели сугробы.
   Дрозды-дерябы трещали и голосили на ёлках. Казалось, это еловые шишки трутся друг о друга зазубренными боками.
   Я почувствовал странный запах, который шёл с земли. Из старой травы, из прелых листьев торчали какие-то короткие стебли. На них распустились небольшие сиреневые цветочки. Я хотел сорвать несколько, но стебли не поддавались, гнулись в руках и наконец лопнули, переломившись. Они оказались полыми – пустыми внутри.
   От цветов пахло так приятно, что даже закружилась голова, но стебли их будто зашевелились в руке. Показалось, они живые и ядовитые.
   Стало неприятно, и я отложил цветы на пенёк.
   «Свис-с-с-с-с!..» – пронеслись над поляной чирки. Еле заметен в тёмном небе их серебряный след.
   Сумрак поднялся с земли, стемнело, и тогда послышался хриплый и ласковый голос за берёзами:
   «Хорх… хорх… хорх… хорх…»
   Длинноклювая, с косыми крыльями птица вылетела из-за леса и пошла над поляной – «хорх… хорх…», – то ныряя вниз, то вскидываясь, как бабочка.
   Вальдшнеп! Вальдшнеп тянет!..
   Совсем стемнело, и я пошёл к дому.
   Холодом тянуло по земле, хрустела под ногами корка льда, схватившая лужи.
   На опушке в лицо вдруг повеяло теплом. Земля оттаяла, согрелась за день, теперь воздух греется об неё.
   Я шёл полем и вспоминал цветы, оставленные на пеньке. Снова показалось, что стебли их шевелятся, шевелятся в руке.
   Я не знал, как называются эти цветы.
   Потом только узнал – волчье лыко.