МАРФУШИНА СКАЗКА ПРО СТЕПНОГО БРАТА
Жила когда-то в деревне Полыновке девочка. Жила она в бедном доме вместе со своей матерью. И не было у неё ни братьев, ни сестёр. А про степного брата она ничего не знала.
Вот заболела мать. А в доме ни хлеба, ни пшена – вода холодная. Напилась мать воды и говорит дочке:
– Иди, доченька, в поле. Позови на помощь своего брата.
– Какого, – девочка говорит, – брата?
– Степного.
Вот пошла девочка в поле, стала там и говорит:
– Братец, братец мой степной, отзовись!
И вдруг слышит шёпот издалека:
– Стё…ё-ё…па… Стё-ё-па…
Обрадовалась девочка, что отозвался брат.
– Стёпа, братец, матушка наша хворает, а в доме нет ничего – только вода холодная.
И тут заволновалась степь, раздвинулись кусты полыни, и показался высокий и странный человек. Он был весь серебряный, как полынь. Одежды – серебряные и волосы. Обнял он девочку и говорит:
– Я Стёпа – твой брат степной.
Вот пришли они домой, и брат быстро наколол дров, согрел воды. А потом сходил к соседям, отдал свой серебряный кафтан за мешок картошки да бутыль постного масла. Наварили они картошки, и матушка пошла на поправку.
Так и стали они жить втроём, матушка, да дочка, да степной брат Стёпа.
А зима была долгая. Скоро кончилась картошка да постное масло, пошёл Стёпа к богатым соседям, променял сапожки серебряные на мешок муки. Так и дожили до весны, и ничего серебряного больше у Стёпы не осталось – только волосы да серебряный зубик.
– Дальше нам не прожить, – сказал Стёпа. – Пойду-ка я на вольные земли. Заработаю денег, а осенью вернусь.
Видят мать с дочкой – делать нечего. Поплакали.
Пошла девочка провожать степного своего брата.
Дошли до реки, остановился Стёпа и говорит:
– Видишь эту ветлу? Это я её посадил. Вон какие листья серебряные. Где бы ни был – я с ветлой этой связан. Вспомнишь обо мне – приходи сюда, посиди под ветлой.
Зашумела ветла, и девочка обрадовалась, что брат оставил ей своё дерево.
– А это – рубашка, – сказал брат и достал из дорожного мешка белую рубашку, расшитую красными узорами. – Эту рубашку я для тебя берёг. Никому не давай её, потому что она – чудесная. А ещё я оставлю тебе свой зубик серебряный.
– Да как же так?
– А очень просто. Зажмурь-ка глаза. Раз, два…
Открыла девочка глаза – и не увидела брата, исчез. А про зубик серебряный она ничего не поняла. Пришла домой, а мать и говорит:
– Ой, какой у тебя зубик серебряный! Откуда?
Дни шли за днями, а от брата никакой весточки. Девочка с серебряным зубиком часто приходила на берег речки, садилась под братской ветлой, слушала шуршание листьев.
Однажды она заметила, что на ветле появились сухие ветки. Листья с них опадали. Заволновалась девочка с серебряным зубиком.
– Плохо брату. Одиноко. Пойду-ка я на вольные земли, помогу брату.
А мать не пускает, за руки держит.
– Пустите, матушка. Вон у ветлы ветки сохнут!
Видит мать – делать нечего, сохнут ветки. Нарядила дочку в рубашку, расшитую красными узорами, заплакала, и упали девочке на грудь две слезы.
– Милая, – сказала мать. – От смерти, от болезни, от беды спасут тебя мои слёзы. Береги их. И в речке не купайся. И зубик серебряный никому не показывай, а то отнимут. Давай лучше воском его залепим.
Так и сделали. Залепили серебряный зубик воском, и пошла девочка на вольные земли. Вот идёт тёмным лесом, а навстречу – тётка Вирява, косматая, губы красные.
– Здорово, девочка. Далёко путь держишь?
– На вольные земли.
– И я с тобой!
– Идём.
Шли они, шли, а солнце печёт. И вот пришли к речке.
– Давай, девочка, искупаемся, – Вирява говорит, – а то жарко.
Вышли они на песчаный бережок, разделись. Залезла девочка в воду, а грудь рукой прикрывает. Вирява сбросила лохмотья, схватила чудесную рубашку, хотела надеть.
– Ой, матушка, тётка Вирява мою рубашку схватила!
И тут послышался голос матери:
– Сейчас, сейчас, дочка! Бегу тебя выручать. Откручу Виряве голову!
Напугалась тётка, откинула чудесную рубашку, снова надела свои лохмотья. Пошли они дальше.
Долго шли, а солнышко всё печёт. И вот пришли к другой реке.
– Давай ещё разок искупаемся, – Вирява говорит. – Я уж теперь рубашку не трону, я твоей матери боюсь. Разделась Вирява, полезла в воду.
– Ох, как в речке хорошо, – говорит. – Ох, полегчало!
Не выдержала девочка с серебряным зубиком, разделась, полезла в воду. Плещется, а грудь прикрывает, как бы слёзы материнские не смыть. Заметила это Вирява и давай ей воду на грудь плескать. И смыла материнские слёзы.
Выскочила на берег, схватила чудесную рубашку. За-плакала девочка, закричала, да только на этот раз мать не отозвалась.
Нарядилась тётка Вирява в чудесную рубашку и сразу стала красавицей. Скачет на одной ноге, хохочет, вон, мол, я какая! Что делать? Пришлось девочке лохмотья её надевать.
Пришли они на вольные земли, а навстречу – степной брат. Не узнал он девочку в тёткиных лохмотьях, а вот рубашку чудесную сразу узнал.
– Ты кто такая? – спрашивает Виряву.
– Как это кто? Я сестра твоя родная. Али не узнаёшь?
– Не похожа что-то, – сказал Стёпа. – А ну-ка открой рот.
Разинула тётка Вирява рот, а там и нету серебряного зуба!
Засмеялся Стёпа, схватил Виряву за ухо:
– Ты куда мою сестру подевала?
– Ой, пусти, пусти! – Вирява закричала. – Ухо оторвёшь!
– Оставь её, Стёпа, – сказала девочка с серебряным зубиком, отлепила воск и улыбнулась брату.
Обрадовался брат, целует сестру.
– Сестрица, – говорит. – Как я рад, что ты пришла. Так мне было грустно, одиноко. Теперь ты будешь мне помогать.
Так и стали жить брат и сестра на вольных землях. Он землю вольную пахал, хлеб растил, а она ему во всём помогала. А Виряву-то тётку брат за уши хорошенько потрепал, рубашку чудесную отобрал да и отпустил с миром.
Осенью вернулись они домой с богатыми подарками. Хлеба привезли вдоволь, соли, керосину.
– Ну теперь-то уж вы хорошо проживёте зиму, – сказал степной брат. – А мне возвращаться пора.
– Куда это возвращаться?
– Туда, туда, в степь.
– Ой, да что ты?! Зачем? – заплакала девочка с серебряным зубиком. – Останься со мной.
– Нельзя, никак нельзя, сестрица милая. Я ведь – степной человек, полынный. Да ты не горюй. Плохо на душе станет – приходи в степь, позови, я всегда тебе отзовусь.
Поцеловал он девочку – и пропал в степи.
– Отзовись, братец! – крикнула девочка, и степь сразу отозвалась:
– Стё-па… Стё-па…
С тех пор девочка чуть не каждый день ходила в степь и брат всегда отзывался ей. А уж когда ей совсем плохо на душе было, он выходил из полыни, чтобы обнять сестру.
