- Ну, зашлись! - добродушно говорит Лина, вытаскивая из салфетки бутылку. - И чего она вам тут петрушку разводила! Что детям положено, того взрослому касаться нечего, - спокойно добавляет она, поднося ко рту Алины полную ложку: - Ты старшенькая, ты и первая! Захватывай, захватывай ложечку, милушка! Да со вкусом пей, чтобы на пользу пошло!
Девочка хочет сказать что-то, но мягкая рука Лины бесцеремонно откидывает ей голову и вливает в рот полную ложку рыбьего жира.
- Вот и славно! - говорит она, наливая вторую ложку и не обращая внимания на старшенькую, которая, давясь хлебом с солью, сердито смотрит на нее.
Мышка пьет безропотно. Ведь даже Алина выпила! Динку упрашивать не надо, но она так трясется от смеха, что Лина никак не может улучить момент.
- Да хватит тебе! Прокиснет жир-то! - шутит она, стоя над Динкой с полной ложкой. - Хватит, говорю! Непутевая! Динка вскакивает на стул:
- Давай сюда ложку!
- Куда... куда... расплескаешь! - кричит Лина.
Но Динка уже подносит ложку ко рту, громко декламируя:
..И в самой петле улыбался...
На лице ее приятная Катина улыбка, глаза полузакрыты.
- Катя, Катя! - кричит Алина и, хлопая в ладоши, хохочет.
Мышка взвизгивает от удовольствия.
- Батюшки! Вылитая Катя! - всплескивает руками Лина. - Ах ты актриса! Тебе ж в балаган идтить, народ забавлять! - и, расчувствовавшись, прижимает к груди расшалившуюся любимицу. - Головочка ты моя бедовая! Был БЫ отец дома, снял бы поясочек ременный да поучил тебя уму-разуму А то и заняться тобой некому. У Кати у самой еще дурь в голове сидит, мать - андел небесный, доброты неописуемой. Сиротиночки вы мои горькие... - разжалобивая себя до слез, причитает Лина.
Но взволнованный голос старшей девочки мгновенно приводит ее в себя:
- Что ты, Лина! Мы вовсе не сиротки. И папа никогда не побил бы Динку. Ты не говори так. - Губы Алины вздрагивают. - Не говори так, Лина...
Мышка с испугом смотрит на старшую сестру, Лина тоже пугается.
- Ладно, ладно! Не нервничай только, господь с тобой. Я ведь любя сказала, жалеючи... Вот кушайте суп-то. Совсем простыл небось. И куда это они обе запропали? Протошнилась - и иди, чего там еще делать-то...
С опаской поглядывая на притихших детей, Лина торопится уйти. Если старшенькая разнервничается, ей сильно попадет от "андела". Алина помнит и любит отца, она вместе с мамой читает его редкие письма, беспокоится за него и ждет. Ждет безнадежно, потому что знает, что он не может приехать, что его разыскивает полиция... Алина никогда не забывает, что, уезжая, отец просил ее помогать маме воспитывать младших cecтep, считая себя взрослой, она называет их, как мама, "дети", занимается с ними, делает им замечания и нередко вмешивается в распоряжения взрослых.
Один раз Мышка тихим шепотком пыталась рассказать Динке, что когда они жили на элеваторе, а папу уже искала полиция, то по улицам ходили какие-то люди с иконами, они пели "Боже, царя храни", а потом как-то ночью напали на их дом.
"На наш дом?" - удивлялась Динка.
"Ну да. Это их научила полиция, чтобы поймать папу. - Мышка зябко поводила плечами и ближе придвигалась к сестре. - Только ты никому не говори, что я тебе рассказала. Но это было так страшно... Они разбили все окна, и даже в комнате упал большой камень... Ты, наверное, спала тогда, а меня тоже завернули в одеяло. А Алина так плакала... А потом прибежали папа и все элеваторские рабочие. Нас вынесли через сад. А был такой мороз... Папа сам нес Алину, а меня Малайка".
