Он весь сверкает и хрустит, Обледенелый сад. Ушедший от меня грустит, Но нет пути назад.
И солнца бледный тусклый лик — Лишь круглое окно; Я тайно знаю, чей двойник Приник к нему давно.
Здесь мой покой навеки взят Предчуствием беды, Скозь тонкий лед еще сквозят Вчерашние следы.
Склонился тусклый мертвый лик К немому сну полей, И замирает острый крик Отсталых журавлей.
1911
* * *
Под навесом темной риги жарко, Я смеюсь, а в сердце злобно плачу. Старый друг бормочет мне: «Не каркай! Мы ль не встретим на пути удачу!»
Но я другу старому не верю. Он смешной, незрячий и убогий, Он всю жизнь свою шагами мерил Длинные и скучные дороги.
И звенит, звенит мой голос ломкий, Звонкий голос не узнавших счастья: «Ах, пусты дорожные котомки, А на завтра голод и ненастье!»
1911
* * *
Три раза пытать приходила. Я с криком тоски просыпалась И видела тонкие руки И темный насмешливый рот. «Ты с кем на заре целовалась, Клялась, что погибнешь в разлуке, И жгучую радость таила, Рыдая у черных ворот? Кого ты на смерть проводила, Тот скоро, о, скоро умрет». Был голос как крик ястребиный, Но странно на чей-то похожий. Все тело мое изгибалось, Почувствовав смерную дрожь, И плотная сеть паутины Упала, окутала ложе… О, ты не напрасно смеялась, Моя непрощенная ложь!
1911
* * *
Хорони, хорони меня, ветер! Родные мои не пришли, Надо мной блуждающий вечер И дыханье тихой земли.
Я была, как и ты, свободной, Но я слишком хотела жить. Видишь, ветер, мой труп холодный, И некому руки сложить.
Закрой эту черную рану Покровом вечерней тьмы И вели голубому туману Надо мною читать псалмы.
Чтобы мне легко, одинокой, Отойти к последнему сну, Прошуми высокой осокой Про весну, про мою весну.
