— Постой, постой! — взмолился пароходный человек, отыскав, наконец, ручку и открывая какую-то книжку. — Пулемет! Чкас! Прошил! Оглушил!..
— У Прасковьи чирьи, у Меланьи волдыри, если дороги стерлядки, хошь бери, хошь не бери! — подхватил к месту бойкую складуху Дамка. — Гай-ююю-гав!..
— Соловей! Баскобайник! — заново обмерил взглядом Дамку человек. — Ершов! Прямо Ершов!
Дамка вошел в интерес. Не тот ли это Ершов, что оргнабором в краевой конторе ведал? Солидный такой мужчина, некурящий. У него еще жена, не первая, вторая жена на пристани кассиршей работает. Оказался однофамилец Ершов, автор «Конька-горбунка». Пошел разговор про оргнабор и другие, известные Дамке, организации, в ходе которого он все про свою жизнь рассказал и фамилию выболтнул. Народ в салон набился, слушает, похохатывает. Дамка и рад стараться, жалко ему, что ли, потешить людей, да и не терял он окончательно веру на предмет угощения.
Но приближались к Чуши, и гражданин, так загадочно улыбавшийся, грозно хлопнул по столу:
— Хватит! Повеселились! — и обратился к молодому парню в речной форменке: — Сколько?
— Тридцать голов. Сорок семь килограммов.
— Та-ак! — Гражданин уставился на Дамку, точно генерал в погонах с красной окантовкой. — Нагреть бы тебя на полсотни за каждую голову и лодку изъять. Да за бесплатный спектакль скидку сделаем. На вот распишись. Жене на именины…
Дамка глянул на бумагу и подавился языком. Первый раз в жизни не мог найти слов. Пробовал рассмеяться, давая понять, что и сам он большой хохмач, шутку ценит и понимает, но вместо привычного «гай-ююю-гав» получилось «уй-ююю-у-у…».
— Товаришшы! Товаришшы! — лепетал он в полуобмороке, когда его ссаживали обратно в лодку, — У меня дед красный партизан и отец тоже… заслуженный!.. Товаришшы…
Кораблик, весело попукивая трубой, бросая кругляшки дыма, уходил на север. Лодку кружило течением, несло мимо Чуши, к Карасинке и пронесло вдаль, крутило в устье Сыма, когда востротолая жена Дамки, у которой когда именины, она и сама не помнила, уговорила одного рыбака догнать лодку и, если не хватил супруга паралич, если нажрался он до потери руля и лежит на дне лодки, доставить его домой, тут уж она с ним сама разберется!..
Дамка был трезв и до того напуган, что, и доставленный в Чуш, все повторял оконтуженно: «Товаришщы! Товаришшы! У меня дед…»
Жена Дамки напугалась.
— О-ой! Изурочили! Озевали! — закричала. — Это все кержаки, кержаки — ушкуйники болотные!..
Всю ночь отваживалась с Дамкой жена, поила настоями десяти трав с семи полян. Однако никакие домашние и лесные зелья знахарей и даже святая вода желаемого действия не произвели. Больной перестал, правда, повторять насчет деда и заслуженного отца, но закатывал глаза, трудовой его язык не ворочался, голова не держалась, дело подвигалось к концу.
