Фому встретил крестный и на его торопливые, тревожные вопросы, возбужденно поблескивая зеленоватыми глазками, объявил, когда уселся в пролетку рядом с крестником:
- Из ума выжил отец-то твой...
- Пьет?
- Хуже! Совсем с ума сошел...
- Ну? О, господи! говорите...
- Понимаешь: объявилась около него барынька одна...
- Что же она? -воскликнул Фома, вспомнив свою Палагею, и почему-то почувствовал в сердце радость.
- Пристала она к нему и - сосет...
- Тихонькая?
- Она? Тиха... как пожар... Семьдесят пять тысяч выдула из кармана у него - как пушинку!
- О-о! Кто же это такая?
- Сонька Медынская, архитекторова жена...
- Ба -атюшки! Неужто она... Разве отец, - неужто ее в полюбовницы взял? -тихо и изумленно спросил Фома.
Крестный отшатнулся от него и, смешно вытаращив глаза, испуганно заговорил:
- Да ты, брат, тоже спятил! Ей-богу, спятил! Опомнись! В шестьдесят три года любовниц заводить... да еще в такую цену! Что ты? Ну, я это Игнату расскажу!
И Маякин рассыпал в воздухе дребезжащий, торопливый смех, причем его козлиная бородка неприглядно задрожала. Не скоро Фома добился от него толка; против обыкновения старик был беспокоен, возбужден, его речь, всегда плавная, рвалась, он рассказывал, ругаясь и отплевываясь, и Фома едва разобрал, в чем дело. Оказалось, что Софья Павловна Медынская, жена богача-архитектора, известная всему городу своей неутомимостью по части устройства разных благотворительных затей, - уговорила Игната пожертвовать семьдесят пять тысяч на ночлежный дом и народную библиотеку с читальней. Игнат дал деньги, и уже газеты расхвалили его за щедрость. Фома не раз видел эту женщину на улицах; она была маленькая, он знал, что ее считают одной из красивейших в городе. О ней говорили дурно.
- Только-то?! - воскликнул он, выслушав рассказ крестного. - А я думалбог весть что...
- Ты? Ты думал? -вдруг рассердился Маякин. Ничего ты не думал - молокосос ты!
- Да что вы ругаетесь? -удивился Фома.
- Ты скажи - по-твоему, семьдесят пыть тысяч - большие деньги?
- Большие, - сказал Фома, подумав.- Да ведь у отца много их... чего же вы так уж...
Якова Тарасовича повело всего, он с презрением посмотрел в лицо юноши и каким-то слабым голосом спросил его:
- Это ты говоришь?
- А кто же?
- Врешь! Это молодая твоя глупость говорит, да! А моя старая глупость миллион раз жизнью испытана, - она тебе говорит: ты еще щенок, рано тебе басом лаять!
Фому и раньше частенько задевал слишком образный язык крестного, - Маякин всегда говорил с ним грубее отца, - но теперь юноша почувствовал себя крепко обиженным и сдержанно, но твердо сказал:
- Вы бы не ругались зря-то, я ведь не маленький...
- Да что ты говоришь? - насмешливо подняв брови, воскликнул Маякин.
Фому взорвало. Он взглянул в лицо старику и веско отчеканил:
- А вот говорю, что зряшной ругани вашей не хочу больше слышать, довольно!
- Мм... да... та -ак! Извините...
