Максим Горький. Фома Гордеев. Страница 103
Пустяки все эти разговоры... Ты вот давай подумаем, как нам жить сегодня?
В этот день они катались на пароходе с оркестром музыки, пили шампанское и все страшно напились. Саша пела какую-то особенную, удивительно грустную песню, и Фома плакал, как ребенок, растроганный пением. Потом он плясал с ней "русскую", устал, бросился за борт и едва не утонул.
Теперь, вспоминая это, - и многое другое, - он чувствовал стыд за себя и недовольство Сашей. Он смотрел на ее стройную фигуру, слушал ровное дыхание ее и чувствовал, что не любит эту женщину, не нужна ему она. В его похмельной голове медленно зарождались какие-то серые, тягучие мысли. Как будто всё, что он пережил за это время, скрутилось в нем в клубок тяжелый и сырой, и вот теперь клубок этот катается в груди его, потихоньку разматываясь, и его вяжут тонкие серые нити.
"Что это со мной происходит? - думал он. - Кто я такой?"
Его поразил этот вопрос, и он остановился над ним, пытаясь додуматься почему он не может жить спокойно и уверенно, как другие живут? Ему стало еще более совестно от этой мысли, он завозился на сене и с раздражением толкнул локтем Сашу.
- Тише!.. - сквозь сон сказала она.
- Ну, ладно, не велика барыня! - пробормотал Фома.
- Что?
- Ничего...
Она повернулась спиной к нему и, сладко зевнула, заговорила лениво:
- Видела во сне, будто опять арфисткой стала. Пою соло, а против меня стоит большущая грязная собака, оскалила зубы и ждет, когда я кончу... А мне страшно ее... и знаю я, что она сожрет меня, как только я перестану петь... и вот я всё пою, пою... и вдруг будто не хватает у меня голосу... Страшно! А она - щелкает зубами... К чему это?..
- Погоди болтать! - угрюмо остановил ее Фома. - Ты вот что скажи: что ты про меня знаешь?
- А вот знаю, что проснулся ты, - не поворачиваясь к нему, ответила она.
- Это верно -проснулся я, -задумчиво молвил Фома и, закинув руки за голову, продолжал. - Оттого тебя и спрашиваю -какой я, по-твоему, человек?
- Похмельный, - зевнув, ответила Саша.
- Александра! - просительно воскликнул Фома. - Не балуй! Ты скажи по совести, что ты обо мне думаешь?
- Ничего не думаю! - сухо ответила она. Он тяжело вздохнул и замолчал. Полежав с минуту тоже молча, Саша заговорила обычным своим, равнодушным голосом:
- Скажи ему! С какой это стати стану я думать о всяком? Мне о себе подумать и то -некогда... А может, не хочется...
Фома сухо засмеялся и сказал:
- Мне бы не хотеть ничего! . Женщина подняла голову с подушки, заглянула в лицо Фомы и снова легла, говоря:
- Мудришь ты.. Смотри -добра от этого тебе не будет... Ничего я не могу сказать про тебя... Ну, вот скажу я тебе - других ты лучше... Что же из этого будет?
- А почему лучше? -задумчиво спросил Фома.
- Да -так! Песню хорошую поют -плачешь ты... подлость человек делает бьешь его... С женщинами -прост, не охальничаешь над ними.. Ну, и удалым можешь быть...
В этот день они катались на пароходе с оркестром музыки, пили шампанское и все страшно напились. Саша пела какую-то особенную, удивительно грустную песню, и Фома плакал, как ребенок, растроганный пением. Потом он плясал с ней "русскую", устал, бросился за борт и едва не утонул.
Теперь, вспоминая это, - и многое другое, - он чувствовал стыд за себя и недовольство Сашей. Он смотрел на ее стройную фигуру, слушал ровное дыхание ее и чувствовал, что не любит эту женщину, не нужна ему она. В его похмельной голове медленно зарождались какие-то серые, тягучие мысли. Как будто всё, что он пережил за это время, скрутилось в нем в клубок тяжелый и сырой, и вот теперь клубок этот катается в груди его, потихоньку разматываясь, и его вяжут тонкие серые нити.
"Что это со мной происходит? - думал он. - Кто я такой?"
Его поразил этот вопрос, и он остановился над ним, пытаясь додуматься почему он не может жить спокойно и уверенно, как другие живут? Ему стало еще более совестно от этой мысли, он завозился на сене и с раздражением толкнул локтем Сашу.
- Тише!.. - сквозь сон сказала она.
- Ну, ладно, не велика барыня! - пробормотал Фома.
- Что?
- Ничего...
Она повернулась спиной к нему и, сладко зевнула, заговорила лениво:
- Видела во сне, будто опять арфисткой стала. Пою соло, а против меня стоит большущая грязная собака, оскалила зубы и ждет, когда я кончу... А мне страшно ее... и знаю я, что она сожрет меня, как только я перестану петь... и вот я всё пою, пою... и вдруг будто не хватает у меня голосу... Страшно! А она - щелкает зубами... К чему это?..
- Погоди болтать! - угрюмо остановил ее Фома. - Ты вот что скажи: что ты про меня знаешь?
- А вот знаю, что проснулся ты, - не поворачиваясь к нему, ответила она.
- Это верно -проснулся я, -задумчиво молвил Фома и, закинув руки за голову, продолжал. - Оттого тебя и спрашиваю -какой я, по-твоему, человек?
- Похмельный, - зевнув, ответила Саша.
- Александра! - просительно воскликнул Фома. - Не балуй! Ты скажи по совести, что ты обо мне думаешь?
- Ничего не думаю! - сухо ответила она. Он тяжело вздохнул и замолчал. Полежав с минуту тоже молча, Саша заговорила обычным своим, равнодушным голосом:
- Скажи ему! С какой это стати стану я думать о всяком? Мне о себе подумать и то -некогда... А может, не хочется...
Фома сухо засмеялся и сказал:
- Мне бы не хотеть ничего! . Женщина подняла голову с подушки, заглянула в лицо Фомы и снова легла, говоря:
- Мудришь ты.. Смотри -добра от этого тебе не будет... Ничего я не могу сказать про тебя... Ну, вот скажу я тебе - других ты лучше... Что же из этого будет?
- А почему лучше? -задумчиво спросил Фома.
- Да -так! Песню хорошую поют -плачешь ты... подлость человек делает бьешь его... С женщинами -прост, не охальничаешь над ними.. Ну, и удалым можешь быть...