Максим Горький. Фома Гордеев. Страница 153
- Да?
- Знаешь, порой мне кажется, что у Фомы это... вдумчивое настроение, речи эти - искренни и что он может быть очень... порядочным!.. Но я не могу помирить его скандальной жизни с его речами и суждениями...
- Да и не стоит об этом заботиться... Недоросль и лентяй- ищет оправдания своей лени...
- Нет, видишь ли, иногда он бывает - как ребенок...
- Я и сказал: недоросль. Стоит ли говорить о невежде и дикаре, который сам хочет быть дикарем и невеждой? Ты видишь: он рассуждает так же, как медведь в басне оглобли гнул...
- Очень ты строг...
- Да, я строг! Люди этого требуют... Мы все, русские. отчаянные распустехи... К счастью, жизнь слагается так, что волей-неволей мы понемножку подтягиваемся... Мечты - юношам и девам, а серьезным людям- серьезное дело...
- Иногда мне очень жалко Фому... Что с ним будет?
- Ничего не будет особенного - ни хорошего, ни дурного... Проживет деньги, разорится... Э, ну его! Такие, как он, теперь уж редки... Теперь купец понимает силу образования... А он, этот твой молочный брат, он погибнет...
- Верно, барин! - сказал Фома, появляясь на пороге. Бледный, нахмурив брови, скривив губы, он в упор смотрел на Тараса и глухо говорил: - Верно! Пропаду я и - аминь! Скорее бы только!
Любовь со страхом на лице вскочила со стула и подбежала к Тарасу, спокойно стоявшему среди комнаты, засунув руки в карманы.
- Фома! О! Стыдно! Ты подслушивал, - ах, Фома! - растерянно говорила она.
- Молчи! Овца!
- Н -да, подслушивать у дверей нехорошо -о! - медленно выговорил Тарас, не спуская с Фомы пренебрежительного взгляда.
- Пускай нехорошо! - махнув рукой, сказал Фома. - Али я виноват в том, что правду только подслушать можно?
- Уйди, Фома! Пожалуйста! - просила Любовь, прижимаясь к брату.
- Вы, может быть, имеете что-нибудь сказать мне? -спокойно спросил Тарас.
- Я? -воскликнул Фома. -Что я могу сказать? Ничего не могу!.. Это вы вот вы всё можете...
- Значит, вам со мной не о чем разговаривать? - снова спросил Тарас.
- Нет!
- Это мне приятно...
Он повернулся боком к Фоме и спросил у Любови:
- Как ты думаешь -скоро вернется отец? Фома посмотрел на него и, чувствуя что-то похожее на уважение к этому человеку, осторожно пошел вон из дома. Ему не хотелось идти к себе, в огромный пустой дом, где каждый шаг его будил звучное эхо, и он пошел по улице, окутанной тоскливо-серыми сумерками поздней осени. Ему думалось о Тарасе Маякине.
"Твердый... В отца, только не так суетлив... Чай, тоже -выжига... А Любка -чуть ли не святым его считала -дуреха! Как он меня отчитывал! Судья.. Она -добрая ко мне!.."
Но все эти мысли не возбуждали в нем ни обиды против Тараса, ни симпатии к Любови.
Вот мимо него промчался рысак крестного. Фома видел маленькую фигурку Якова Маякина, но и она не возбудила в нем ничего. Фонарщик пробежал, обогнал его, подставил лестницу к фонарю и полез по ней.