Тихий Дон. Книга 1. Страница 101
Разговор замазывался шуткой, и старики расходились.
Караулил людей луговой скоротечный покос, доцветало за Доном разнотравье, невровень степному, квёлое и недуховитое. Одна земля, а соки разные высасывает трава; за бугром в степи клёклый чернозем, что хрящ: табун прометется — копытного следа не увидишь; тверда земля, и растет по ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо; а возле Дона и за Доном мочливая, рыхлая почва гонит травы безрадостные и никудышные, брезгает ими и скотина в иной год.
Отбивали косы по хутору, выстругивали грабельники, бабы квасы томили косарям на утеху, а тут приспел случай, колыхнувший хутор от края до другого: приехал становой пристав со следователем и с чернозубым москлявеньким офицером в форме, досель не виданной; вытребовали атамана, согнали понятых и прямиком направились к Лукешке-косой.
Следователь нес в руке парусиновую фуражку с форменным значком. Шли вдоль плетней левой стороной улицы, на стежке лежали солнечные пятна, и следователь, наступая на них запыленными ботинками, расспрашивал атамана, по-петушиному забегавшего вперед:
— Приезжий Штокман дома?
— Так точно, ваше благородие.
— Чем он занимается?
— Известно, мастеровщина… стругает себе.
— Ничего не замечал за ним?
— Никак нет.
Пристав на ходу давил пальцами угнездившийся меж бровей прыщ; отдувался, испревая в суконном мундире. Чернозубый офицерик ковырял в зубах соломинкой, морщил обмяклые в красноте складки у глаз.
— Кто у него бывает? — допытывался следователь, отводя рукой забегавшего наперед атамана.
— Бывают, так точно. Иной раз в карты поигрывают.
— Кто же?
— С мельницы больше, рабочие.
— А кто именно?
— Машинист, весовщик, вальцовщик Давыдка и кое-кто из наших казаков учащивает.
Следователь остановился, поджидая отставшего офицера, фуражкой вытер пот на переносице. Он что-то сказал офицеру, вертя в пальцах пуговицу его мундира, и помахал атаману пальцем. Тот подбежал на носках, удерживая дыхание. На шее его вздулись и дрожали перепутанные жилы.
— Возьми двух сидельцев и пойди их арестуй. Гони в правление, а мы сейчас придем. Понятно?
Атаман вытянулся, свисая верхней частью туловища так, что на стоячий воротник мундира синим шнуром легла самая крупная жила, и, мыкнув, зашагал обратно.
Штокман в исподней рубахе, расстегнутой у ворота, сидел спиной к двери, выпиливая ручной пилкой на фанере кривой узор.
— Потрудитесь встать. Вы арестованы.
— В чем дело?
— Вы две комнаты занимаете?
— Да.
— Мы у вас произведем обыск. — Офицер, зацепившись шпорой о коврик у порога, прошел к столику и, щурясь, взял первую попавшуюся книгу.
— Позвольте ключи от этого сундука.
— Чему я обязан, господин следователь?..
— Мы успеем с вами поговорить. Понятой, ну-ка!
Из второй комнаты выглянула жена Штокмана, оставив дверь неприкрытой. Следователь, за ним писарь прошли туда.
— Это что такое? — тихо спросил офицер, держа на отлете книгу в желтом переплете.
— Книга. — Штокман пожал плечами.
— Остроты прибереги для более подходящего случая. Я тебя попрошу отвечать на вопросы иным порядком!
Штокман прислонился к печке, давя кривую улыбку. Пристав заглянул офицеру через плечо и перевел глаза на Штокмана.
— Изучаете?
— Интересуюсь, — сухо ответил Штокман, маленькой расческой разделив черную бороду на две равных половины.
— Та-а-ак-с.
Офицер перелистал страницы и бросил книгу на стол; бегло проглядел вторую; отложив ее в сторону и прочитав обложку третьей, повернулся к Штокману лицом.
— Где у тебя еще хранится подобная литература?
Штокман прищурил левый глаз, словно целясь.
— Все, что имеется, тут.
— Врешь! — четко кинул офицер, помахивая книгой.
— Я требую…
— Ищите!
Пристав, придерживая рукой шашку, подошел к сундуку, где рылся в белье и одежде рябоватый, как видно напуганный происходящим, казак-сиделец.
Караулил людей луговой скоротечный покос, доцветало за Доном разнотравье, невровень степному, квёлое и недуховитое. Одна земля, а соки разные высасывает трава; за бугром в степи клёклый чернозем, что хрящ: табун прометется — копытного следа не увидишь; тверда земля, и растет по ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо; а возле Дона и за Доном мочливая, рыхлая почва гонит травы безрадостные и никудышные, брезгает ими и скотина в иной год.
Отбивали косы по хутору, выстругивали грабельники, бабы квасы томили косарям на утеху, а тут приспел случай, колыхнувший хутор от края до другого: приехал становой пристав со следователем и с чернозубым москлявеньким офицером в форме, досель не виданной; вытребовали атамана, согнали понятых и прямиком направились к Лукешке-косой.
Следователь нес в руке парусиновую фуражку с форменным значком. Шли вдоль плетней левой стороной улицы, на стежке лежали солнечные пятна, и следователь, наступая на них запыленными ботинками, расспрашивал атамана, по-петушиному забегавшего вперед:
— Приезжий Штокман дома?
— Так точно, ваше благородие.
— Чем он занимается?
— Известно, мастеровщина… стругает себе.
— Ничего не замечал за ним?
— Никак нет.
Пристав на ходу давил пальцами угнездившийся меж бровей прыщ; отдувался, испревая в суконном мундире. Чернозубый офицерик ковырял в зубах соломинкой, морщил обмяклые в красноте складки у глаз.
— Кто у него бывает? — допытывался следователь, отводя рукой забегавшего наперед атамана.
— Бывают, так точно. Иной раз в карты поигрывают.
— Кто же?
— С мельницы больше, рабочие.
— А кто именно?
— Машинист, весовщик, вальцовщик Давыдка и кое-кто из наших казаков учащивает.
Следователь остановился, поджидая отставшего офицера, фуражкой вытер пот на переносице. Он что-то сказал офицеру, вертя в пальцах пуговицу его мундира, и помахал атаману пальцем. Тот подбежал на носках, удерживая дыхание. На шее его вздулись и дрожали перепутанные жилы.
— Возьми двух сидельцев и пойди их арестуй. Гони в правление, а мы сейчас придем. Понятно?
Атаман вытянулся, свисая верхней частью туловища так, что на стоячий воротник мундира синим шнуром легла самая крупная жила, и, мыкнув, зашагал обратно.
Штокман в исподней рубахе, расстегнутой у ворота, сидел спиной к двери, выпиливая ручной пилкой на фанере кривой узор.
— Потрудитесь встать. Вы арестованы.
— В чем дело?
— Вы две комнаты занимаете?
— Да.
— Мы у вас произведем обыск. — Офицер, зацепившись шпорой о коврик у порога, прошел к столику и, щурясь, взял первую попавшуюся книгу.
— Позвольте ключи от этого сундука.
— Чему я обязан, господин следователь?..
— Мы успеем с вами поговорить. Понятой, ну-ка!
Из второй комнаты выглянула жена Штокмана, оставив дверь неприкрытой. Следователь, за ним писарь прошли туда.
— Это что такое? — тихо спросил офицер, держа на отлете книгу в желтом переплете.
— Книга. — Штокман пожал плечами.
— Остроты прибереги для более подходящего случая. Я тебя попрошу отвечать на вопросы иным порядком!
Штокман прислонился к печке, давя кривую улыбку. Пристав заглянул офицеру через плечо и перевел глаза на Штокмана.
— Изучаете?
— Интересуюсь, — сухо ответил Штокман, маленькой расческой разделив черную бороду на две равных половины.
— Та-а-ак-с.
Офицер перелистал страницы и бросил книгу на стол; бегло проглядел вторую; отложив ее в сторону и прочитав обложку третьей, повернулся к Штокману лицом.
— Где у тебя еще хранится подобная литература?
Штокман прищурил левый глаз, словно целясь.
— Все, что имеется, тут.
— Врешь! — четко кинул офицер, помахивая книгой.
— Я требую…
— Ищите!
Пристав, придерживая рукой шашку, подошел к сундуку, где рылся в белье и одежде рябоватый, как видно напуганный происходящим, казак-сиделец.