Тихий Дон. Книга 1. Страница 139
Тот сурово откинул его руку, натянул поводья, пропуская его вперед.
— Иди, черт! Шутки шутишь?
Пленный виновато заторопился, пошел уже серьезный, часто оглядываясь на оставшихся казаков. Белесые его вихры задорно торчали на макушке. Таким он и остался в памяти Григория — накинутая внапашку расшивная гусарская куртка, белесые, торчмя поднятые вихры и уверенная, бравая походка.
— Мелехов, поди его коня расседлай, — приказал урядник и с сожалением плюнул на остаток цыгарки, уже припекавшей пальцы.
Григорий снял с убитой лошади седло, зачем-то поднял лежавшее неподалеку кепи. Он понюхал подкладку, ощутил пряный запах дешевого мыла и пота. Нес седло и бережно держал в левой руке гусарское кепи. Казаки, сидя на корточках у сосны, копались в сумках, рассматривали невиданной формы седло.
— Табачок хорош у него, надо бы ишо на цыгарку попросить, — пожалел Силантьев.
— Да, что верно, то верно, хорош табак.
— Будто ажник сладкий, так маслом по глотке и идет… — Урядник вздохнул при воспоминании и проглотил слюну.
Спустя несколько минут из-за сосны показалась голова лошади. Чубатый ехал обратно.
— Ну?.. — испуганно вскочил урядник. — Упустил?
Помахивая плетью, Чубатый подъехал, спешился, потянулся, разминая плечи.
— Куда дел австрийца? — допытывался, подступая, урядник.
— Чего лезешь? — огрызнулся Чубатый. — Побег он… думал убечь…
— Упустил?
— Выехали на просеку, он и ахнул… Срубил я его.
— Брешешь ты! — крикнул Григорий. — Зря убил!
— Ты чего шумишь? Тебе какое дело? — Чубатый поднял на Григория ледяные глаза.
— Ка-а-ак? — Григорий медленно привстал, шарил вокруг себя подпрыгивающими руками.
— Не лезь, куда не надо! Понял, а? Не лезь! — строго повторил Чубатый.
Рванув за ремень винтовку, Григорий стремительно вскинул ее к плечу.
Палец его прыгал, не попадая на спуск, странно косилось побуревшее лицо.
— Но-нно! — угрожающе вскрикнул урядник, подбегая к Григорию.
Толчок опередил выстрел, и пуля, сбивая хвою с сосен, запела тягуче тонко.
— Что ж это! — ахнул Кошевой.
Силантьев как сидел с открытым ртом, так и остался.
Урядник, пихая Григория в грудь, вырвал у него винтовку, лишь Чубатый не изменил положения: он все так же стоял, отставив ногу, держался левой рукой за поясок.
— Стреляй ишо.
— Убью!.. — рванулся к нему Григорий.
— Да вы что?.. Как это? Под суд, под расстрел хочете? Клади оружие!.. — заорал урядник и, отпихнув Григория, стал между ними, распятьем расклячив руки.
— Брешешь, не убьешь! — сдержанно смеялся Чубатый, подрыгивая отставленной ногой.
На обратном пути, уже в сумерках, Григорий первый заметил на просеке труп зарубленного. Подскакал, опережая остальных, удерживая всхрапывающего коня, всмотрелся: на курчавом мху, далеко откинув вывернутую руку, плашмя, зарывшись лицом в мох, лежал зарубленный. На траве тускло, осенним листом желтела ладонь. Ужасающий удар, нанесенный, по всей вероятности, сзади, расклинил пленного надвое, от плеча наискось до пояса.
— Полохнул он его… — глухо проговорил урядник, проезжая, испуганно косясь на белесые вихры убитого, никло торчавшие на покривленной голове.
Казаки ехали молча до места стоянки сотни. Сгущались сумерки. Черную перистую тучу гнал с запада ветерок. Откуда-то с болота подползал пресный запах мочажинника, ржавой сырости, гнилья; гукала выпь. Дремная тишина прерывалась звяком конской сбруи, случайным стуком шашки о стремя, хрустом хвои под копытами лошадей. Над просекой меркли на стволах сосен темнорудые следы ушедшего солнца. Чубатый часто курил. Тлеющий огонек освещал его толстые, с выпуклыми черными ногтями пальцы, крепко сжимавшие цыгарку.
Туча наплывала над лесом, подчеркивая, сгущая кинутые на землю линялые, непередаваемо-грустные краски вечера.
— Иди, черт! Шутки шутишь?
Пленный виновато заторопился, пошел уже серьезный, часто оглядываясь на оставшихся казаков. Белесые его вихры задорно торчали на макушке. Таким он и остался в памяти Григория — накинутая внапашку расшивная гусарская куртка, белесые, торчмя поднятые вихры и уверенная, бравая походка.
— Мелехов, поди его коня расседлай, — приказал урядник и с сожалением плюнул на остаток цыгарки, уже припекавшей пальцы.
Григорий снял с убитой лошади седло, зачем-то поднял лежавшее неподалеку кепи. Он понюхал подкладку, ощутил пряный запах дешевого мыла и пота. Нес седло и бережно держал в левой руке гусарское кепи. Казаки, сидя на корточках у сосны, копались в сумках, рассматривали невиданной формы седло.
— Табачок хорош у него, надо бы ишо на цыгарку попросить, — пожалел Силантьев.
— Да, что верно, то верно, хорош табак.
— Будто ажник сладкий, так маслом по глотке и идет… — Урядник вздохнул при воспоминании и проглотил слюну.
Спустя несколько минут из-за сосны показалась голова лошади. Чубатый ехал обратно.
— Ну?.. — испуганно вскочил урядник. — Упустил?
Помахивая плетью, Чубатый подъехал, спешился, потянулся, разминая плечи.
— Куда дел австрийца? — допытывался, подступая, урядник.
— Чего лезешь? — огрызнулся Чубатый. — Побег он… думал убечь…
— Упустил?
— Выехали на просеку, он и ахнул… Срубил я его.
— Брешешь ты! — крикнул Григорий. — Зря убил!
— Ты чего шумишь? Тебе какое дело? — Чубатый поднял на Григория ледяные глаза.
— Ка-а-ак? — Григорий медленно привстал, шарил вокруг себя подпрыгивающими руками.
— Не лезь, куда не надо! Понял, а? Не лезь! — строго повторил Чубатый.
Рванув за ремень винтовку, Григорий стремительно вскинул ее к плечу.
Палец его прыгал, не попадая на спуск, странно косилось побуревшее лицо.
— Но-нно! — угрожающе вскрикнул урядник, подбегая к Григорию.
Толчок опередил выстрел, и пуля, сбивая хвою с сосен, запела тягуче тонко.
— Что ж это! — ахнул Кошевой.
Силантьев как сидел с открытым ртом, так и остался.
Урядник, пихая Григория в грудь, вырвал у него винтовку, лишь Чубатый не изменил положения: он все так же стоял, отставив ногу, держался левой рукой за поясок.
— Стреляй ишо.
— Убью!.. — рванулся к нему Григорий.
— Да вы что?.. Как это? Под суд, под расстрел хочете? Клади оружие!.. — заорал урядник и, отпихнув Григория, стал между ними, распятьем расклячив руки.
— Брешешь, не убьешь! — сдержанно смеялся Чубатый, подрыгивая отставленной ногой.
На обратном пути, уже в сумерках, Григорий первый заметил на просеке труп зарубленного. Подскакал, опережая остальных, удерживая всхрапывающего коня, всмотрелся: на курчавом мху, далеко откинув вывернутую руку, плашмя, зарывшись лицом в мох, лежал зарубленный. На траве тускло, осенним листом желтела ладонь. Ужасающий удар, нанесенный, по всей вероятности, сзади, расклинил пленного надвое, от плеча наискось до пояса.
— Полохнул он его… — глухо проговорил урядник, проезжая, испуганно косясь на белесые вихры убитого, никло торчавшие на покривленной голове.
Казаки ехали молча до места стоянки сотни. Сгущались сумерки. Черную перистую тучу гнал с запада ветерок. Откуда-то с болота подползал пресный запах мочажинника, ржавой сырости, гнилья; гукала выпь. Дремная тишина прерывалась звяком конской сбруи, случайным стуком шашки о стремя, хрустом хвои под копытами лошадей. Над просекой меркли на стволах сосен темнорудые следы ушедшего солнца. Чубатый часто курил. Тлеющий огонек освещал его толстые, с выпуклыми черными ногтями пальцы, крепко сжимавшие цыгарку.
Туча наплывала над лесом, подчеркивая, сгущая кинутые на землю линялые, непередаваемо-грустные краски вечера.