Тихий Дон. Книга 2. Страница 022
В тот день случай втянул Григория в неприятную историю. В полдень, как всегда, с той стороны холма остановилась подъехавшая полевая кухня. К ней по ходам сообщения, обгоняя друг друга, заторопились казаки. Для третьего взвода за пищей ходил Мишка Кошевой. На длинной палке он принес снизку дымящихся котелков и, едва лишь вошел в землянку, крикнул:
— Так нельзя, брату́шки! Что ж это, аль мы собаки?
— Ты об чем? — спросил Чубатый.
— Дохлиной нас кормят! — возмущенно крикнул Кошевой.
Он кивком откинул назад золотистый чуб, похожий на заплетенную гроздь дикого хмеля, и, ставя на нары котелки, кося на Чубатого глазом, предложил:
— Понюхай, чем щи воняют.
Чубатый, нагнувшись над своим котелком, ворочал ноздрями, кривился, и, невольно подражая ему, так же двигал ноздрями, морщил тусклое лицо Кошевой.
— Вонючее мясо, — решил Чубатый.
Он брезгливо отставил котелок, глянул на Григория.
Тот рывком поднялся с нар, сгорбатил и без того вислый нос над щами, откинулся назад и ленивым движением ноги сбил передний котелок на землю.
— На что так-то? — нерешительно проговорил Чубатый.
— А ты не видишь — на что? Глянь. Аль ты подслепый? Это что? — указал Григорий на расползавшуюся под ногами мутную жижу.
— О-о-о-о!.. Черви!.. Мама стара… А я и не видал!.. Вот так обед. Это не щи, а лапша… Замест потрохов — с червями.
На полу, возле сукровично-красного куска мяса, в кружочках жировых пятен лежали, вяло распластавшись, выварившиеся, белые пухло-коленчатые черви.
— Один, другой, третий, четвертый… — почему-то шепотом считал Кошевой.
С минуту молчали. Григорий плевал сквозь зубы. Кошевой обнажил шашку, сказал:
— Зараз арестуем эти щи и — к сотенному.
— Во! Дельно! — одобрил Чубатый.
Он засуетился, отвинчивая штык, говорил:
— Мы будем гнать щи, а ты, Гришка, должен следом идтить. Сотенному отрапортуешь.
На штыке Чубатый и Мишка Кошевой несли полный котелок щей, шашки держали наголо. Позади сопровождал их Григорий, а за ним сплошной серо-зеленой волной двигались по зигзагам траншей выбежавшие из землянок казаки.
— Что такое?
— Тревога?
— Может, насчет мира что?
— Какой там… мира тебе захотелось, а сухаря не хошь?
— Щи червивые арестовали!
У офицерской землянки Чубатый с Кошевым остановились. Григорий, пригибаясь, придерживая левой рукой фуражку, шагнул в «лисью нору».
— Не напирай! — зло оскалился Чубатый, оглядываясь на толкнувшего его казака.
Сотенный командир вышел, застегивая шинель, недоумевающе и чуть встревоженно оглядываясь на Григория, выходившего из землянки последним.
— В чем дело, братцы? — командир заскользил глазами по головам казаков.
Григорий зашел ему наперед, ответил в общей тишине:
— Арестованного пригнали.
— Какого арестованного?
— А вот… — Григорий указал на котелок щей, стоявший у ног Чубатого. — Вот арестованный… Понюхайте, чем ваших казаков кормят.
У него неровным треугольником изломалась бровь и, мелко подрожав, выпрямилась. Сотенный пытливо следил за выражением Григорьева лица; хмурясь, перевел взгляд на котелок.
— Падлом зачали кормить! — запальчиво выкрикнул Мишка Кошевой.
— Каптера сменить!
— Гадюка!..
— Зажрался, дьявол!
— Он из бычиных почек щи лопает…
— А тут с червями! — подхватили ближние.
Сотенный, выждав, пока улегся гул голосов, сказал резко:
— Ти-ш-ше! Молчать теперь! Все сказано. Каптенармуса сегодня же сменяю. Назначу комиссию для того, чтобы обследовать его действия. Если недоброкачественное мясо…
— К суду его! — громыхнуло сзади.
Голос сотенного захлестнуло новым валом вскриков.
Каптенармуса сменять пришлось в дороге. Через несколько часов после того, как взбунтовавшиеся казаки арестовали и пригнали к сотенному щи, штаб 12-го полка получил приказ сняться с позиций и по приложенному к приказу маршруту походным порядком двигаться в Румынию.
— Так нельзя, брату́шки! Что ж это, аль мы собаки?
— Ты об чем? — спросил Чубатый.
— Дохлиной нас кормят! — возмущенно крикнул Кошевой.
Он кивком откинул назад золотистый чуб, похожий на заплетенную гроздь дикого хмеля, и, ставя на нары котелки, кося на Чубатого глазом, предложил:
— Понюхай, чем щи воняют.
Чубатый, нагнувшись над своим котелком, ворочал ноздрями, кривился, и, невольно подражая ему, так же двигал ноздрями, морщил тусклое лицо Кошевой.
— Вонючее мясо, — решил Чубатый.
Он брезгливо отставил котелок, глянул на Григория.
Тот рывком поднялся с нар, сгорбатил и без того вислый нос над щами, откинулся назад и ленивым движением ноги сбил передний котелок на землю.
— На что так-то? — нерешительно проговорил Чубатый.
— А ты не видишь — на что? Глянь. Аль ты подслепый? Это что? — указал Григорий на расползавшуюся под ногами мутную жижу.
— О-о-о-о!.. Черви!.. Мама стара… А я и не видал!.. Вот так обед. Это не щи, а лапша… Замест потрохов — с червями.
На полу, возле сукровично-красного куска мяса, в кружочках жировых пятен лежали, вяло распластавшись, выварившиеся, белые пухло-коленчатые черви.
— Один, другой, третий, четвертый… — почему-то шепотом считал Кошевой.
С минуту молчали. Григорий плевал сквозь зубы. Кошевой обнажил шашку, сказал:
— Зараз арестуем эти щи и — к сотенному.
— Во! Дельно! — одобрил Чубатый.
Он засуетился, отвинчивая штык, говорил:
— Мы будем гнать щи, а ты, Гришка, должен следом идтить. Сотенному отрапортуешь.
На штыке Чубатый и Мишка Кошевой несли полный котелок щей, шашки держали наголо. Позади сопровождал их Григорий, а за ним сплошной серо-зеленой волной двигались по зигзагам траншей выбежавшие из землянок казаки.
— Что такое?
— Тревога?
— Может, насчет мира что?
— Какой там… мира тебе захотелось, а сухаря не хошь?
— Щи червивые арестовали!
У офицерской землянки Чубатый с Кошевым остановились. Григорий, пригибаясь, придерживая левой рукой фуражку, шагнул в «лисью нору».
— Не напирай! — зло оскалился Чубатый, оглядываясь на толкнувшего его казака.
Сотенный командир вышел, застегивая шинель, недоумевающе и чуть встревоженно оглядываясь на Григория, выходившего из землянки последним.
— В чем дело, братцы? — командир заскользил глазами по головам казаков.
Григорий зашел ему наперед, ответил в общей тишине:
— Арестованного пригнали.
— Какого арестованного?
— А вот… — Григорий указал на котелок щей, стоявший у ног Чубатого. — Вот арестованный… Понюхайте, чем ваших казаков кормят.
У него неровным треугольником изломалась бровь и, мелко подрожав, выпрямилась. Сотенный пытливо следил за выражением Григорьева лица; хмурясь, перевел взгляд на котелок.
— Падлом зачали кормить! — запальчиво выкрикнул Мишка Кошевой.
— Каптера сменить!
— Гадюка!..
— Зажрался, дьявол!
— Он из бычиных почек щи лопает…
— А тут с червями! — подхватили ближние.
Сотенный, выждав, пока улегся гул голосов, сказал резко:
— Ти-ш-ше! Молчать теперь! Все сказано. Каптенармуса сегодня же сменяю. Назначу комиссию для того, чтобы обследовать его действия. Если недоброкачественное мясо…
— К суду его! — громыхнуло сзади.
Голос сотенного захлестнуло новым валом вскриков.
Каптенармуса сменять пришлось в дороге. Через несколько часов после того, как взбунтовавшиеся казаки арестовали и пригнали к сотенному щи, штаб 12-го полка получил приказ сняться с позиций и по приложенному к приказу маршруту походным порядком двигаться в Румынию.