Тихий Дон. Книга 2. Страница 152
— Какой отвод? В чем дело?
— А в том, что как мы могем ему доверять, ежели он сам был в Красной гвардии, служил у них командиром и только два месяца назад как вернулся оттель по ранению.
Сотник порозовел. Уши его будто припухли от прилива крови.
— Да не может быть! Я не слышал про это… Мне никто ничего не говорил на этот счет…
— Верно, был в большевиках, — сурово подтвердил Герасим Болдырев. — Не доверяем мы ему!
— Сменить его! Казаки вон молодые что гутарют? «Он, — гутарют, — нас в первом же бою предаст!»
— Господа старики! — крикнул сотник, приподнимаясь на цыпочки; он обращался к старикам, хитро минуя фронтовиков. — Господа старики! В отрядные мы выбрали хорунжего Григория Мелехова, но не встречается ли к этому препятствий? Мне заявили сейчас, что он зимою сам был в Красной гвардии. Можете ли вы ему доверить своих сынов и внуков? И вы, братья фронтовики, со спокойным ли сердцем пойдете за таким отрядным?
Казаки ошалело молчали. Крик вырос сразу; из отдельных восклицаний и возгласов нельзя было понять ни одного слова. Потом уже, когда, поорав, умолкли, на середину круга вышел клочкобровый старик Богатырев, снял перед сбором шапку, огляделся.
— Я так думаю своим глупым разумом — что Григорию Пантелевичу не дадим мы этую должность. Был за ним такой грех, — слыхали мы все про это. Пущай он наперед заслужит веру, покроет свою вину, а посля видать будем. Вояка из него — добрый, знаем… но ить за мгой и солнышка не видно: не видим мы его заслугу — глаза нам застит его служба в большевиках!..
— Рядовым его! — запальчиво кинул молодой Андрей Кашулин.
— Петра Мелехова командиром!
— Нехай Гришка в табуне походит!
— Выбрали б на свою голову!
— Да я и не нуждаюсь! На кой черт вы мне сдались! — кричал сзади Григорий, краснея от напряжения; взмахнув рукой, повторил: — Я и сам не возьмусь! На черта вы мне понадобились! — сунул руки в глубокие карманы шаровар; ссутулясь, журавлиным шагом потянул домой.
А вслед ему:
— Но-но! Не дюже!..
— Поганка вонючая! Руль свой горбатый задрал!
— Ого-го!
— Вот как турецкие кровя им распоряжаются!
— Не смолчит, небось! Офицерам на позициях не молчал. А то, чтоб тут…
— Вернись!..
— Га-га-га-га!..
— Узы его! Га! Тю! Улю-лю-лю-лю!..
— Да чего вы зад перед ним заносите? Своим судом его!
Поуспокоились не сразу. Кто-то кого-то в пылу споров толкнул, у кого-то кровь из носа вышибли, кто-то из молодых неожиданно разбогател шишкой под глазом. После всеобщего замирения приступили к выборам отрядного. Провели Петра Мелехова — и он аж поалел от гордости. Но тут-то и напоролся сотник, как ретивый конь на чересчур высокий барьер, на непредвиденное препятствие: дошла очередь записываться в охотники, а охотников-то и не оказалось. Фронтовики, сдержанно относившиеся ко всему происходившему, мялись, не хотели записываться, отшучивались:
— Ты чего ж, Аникей, не пишешься?
И Аникушка бормотал:
— Молодой я ишо… Вусов вон нету…
— Ты шутки не шути! Ты что — на смех нас подымаешь? — вопил у него под ухом старик Кашулин.
Аникей отмахивался, словно от комариного брунжанья:
— Своего Андрюшку поди запиши.
— Записал!
— Прохор Зыков! — выкрикивали у стола.
— Я!
— Записывать?
— Не знаю…
— Записали!
Митька Коршунов с серьезным лицом подошел к столу, отрывисто приказал:
— Пиши меня.
— Ну, ишо кто поимеет охоту?.. Бодовсков Федот… ты?
— Грызь у меня, господа старики!.. — невнятно шептал Федот, скромно потупив раскосые, калмыцкие глаза.
Фронтовики открыто гоготали, брались за бока, щедрые на шутку отмачивали:
— Бабу свою возьми… на случай вылезет грызь — вправит.
— Ах-ха-ха-ха!.. — покатывались позади, кашляя и блестя зубами и маслеными от смеха глазами.
А сдругого конца синичкой перелетела новая шутка:
— Мы тебя в кашевары!
— А в том, что как мы могем ему доверять, ежели он сам был в Красной гвардии, служил у них командиром и только два месяца назад как вернулся оттель по ранению.
Сотник порозовел. Уши его будто припухли от прилива крови.
— Да не может быть! Я не слышал про это… Мне никто ничего не говорил на этот счет…
— Верно, был в большевиках, — сурово подтвердил Герасим Болдырев. — Не доверяем мы ему!
— Сменить его! Казаки вон молодые что гутарют? «Он, — гутарют, — нас в первом же бою предаст!»
— Господа старики! — крикнул сотник, приподнимаясь на цыпочки; он обращался к старикам, хитро минуя фронтовиков. — Господа старики! В отрядные мы выбрали хорунжего Григория Мелехова, но не встречается ли к этому препятствий? Мне заявили сейчас, что он зимою сам был в Красной гвардии. Можете ли вы ему доверить своих сынов и внуков? И вы, братья фронтовики, со спокойным ли сердцем пойдете за таким отрядным?
Казаки ошалело молчали. Крик вырос сразу; из отдельных восклицаний и возгласов нельзя было понять ни одного слова. Потом уже, когда, поорав, умолкли, на середину круга вышел клочкобровый старик Богатырев, снял перед сбором шапку, огляделся.
— Я так думаю своим глупым разумом — что Григорию Пантелевичу не дадим мы этую должность. Был за ним такой грех, — слыхали мы все про это. Пущай он наперед заслужит веру, покроет свою вину, а посля видать будем. Вояка из него — добрый, знаем… но ить за мгой и солнышка не видно: не видим мы его заслугу — глаза нам застит его служба в большевиках!..
— Рядовым его! — запальчиво кинул молодой Андрей Кашулин.
— Петра Мелехова командиром!
— Нехай Гришка в табуне походит!
— Выбрали б на свою голову!
— Да я и не нуждаюсь! На кой черт вы мне сдались! — кричал сзади Григорий, краснея от напряжения; взмахнув рукой, повторил: — Я и сам не возьмусь! На черта вы мне понадобились! — сунул руки в глубокие карманы шаровар; ссутулясь, журавлиным шагом потянул домой.
А вслед ему:
— Но-но! Не дюже!..
— Поганка вонючая! Руль свой горбатый задрал!
— Ого-го!
— Вот как турецкие кровя им распоряжаются!
— Не смолчит, небось! Офицерам на позициях не молчал. А то, чтоб тут…
— Вернись!..
— Га-га-га-га!..
— Узы его! Га! Тю! Улю-лю-лю-лю!..
— Да чего вы зад перед ним заносите? Своим судом его!
Поуспокоились не сразу. Кто-то кого-то в пылу споров толкнул, у кого-то кровь из носа вышибли, кто-то из молодых неожиданно разбогател шишкой под глазом. После всеобщего замирения приступили к выборам отрядного. Провели Петра Мелехова — и он аж поалел от гордости. Но тут-то и напоролся сотник, как ретивый конь на чересчур высокий барьер, на непредвиденное препятствие: дошла очередь записываться в охотники, а охотников-то и не оказалось. Фронтовики, сдержанно относившиеся ко всему происходившему, мялись, не хотели записываться, отшучивались:
— Ты чего ж, Аникей, не пишешься?
И Аникушка бормотал:
— Молодой я ишо… Вусов вон нету…
— Ты шутки не шути! Ты что — на смех нас подымаешь? — вопил у него под ухом старик Кашулин.
Аникей отмахивался, словно от комариного брунжанья:
— Своего Андрюшку поди запиши.
— Записал!
— Прохор Зыков! — выкрикивали у стола.
— Я!
— Записывать?
— Не знаю…
— Записали!
Митька Коршунов с серьезным лицом подошел к столу, отрывисто приказал:
— Пиши меня.
— Ну, ишо кто поимеет охоту?.. Бодовсков Федот… ты?
— Грызь у меня, господа старики!.. — невнятно шептал Федот, скромно потупив раскосые, калмыцкие глаза.
Фронтовики открыто гоготали, брались за бока, щедрые на шутку отмачивали:
— Бабу свою возьми… на случай вылезет грызь — вправит.
— Ах-ха-ха-ха!.. — покатывались позади, кашляя и блестя зубами и маслеными от смеха глазами.
А сдругого конца синичкой перелетела новая шутка:
— Мы тебя в кашевары!