Тихий Дон. Книга 4. Страница 154
В Вёшках один купец, когда первое отступление было, все на подводы сложил, все имущество забрал до нитки, и вот уж красные близко подходют, а он все не выезжает с двора, одетый в шубе бегает по куреню, щипцами гвозди из стен вынает. «Не хочу, — говорит, — им, проклятым, ни одного гвоздя оставить!» Так что нехитро, что они и мазут забрали с собой.
— Так как же все-таки без соли будем? — под конец разговора добродушно спросил старик Максаев.
— Соли наши рабочие скоро новой нароют, а пока можно на Маныч послать подводы, — осторожно посоветовал Мишка.
— Народ не хочет туда ехать. Калмыки там шкодят, соли на озерах не дают, быков грабежом забирают. Один мой знакомец пришел оттуда с одним кнутом. Ночью за Великокняжеской подъехали трое оруженных калмыков, быков угнали, а ему показали на горло: «Молчи, — говорят, — бачка, а то плохо помрешь…» Вот и поезжай туда!
— Прийдется подождать, — вздохнул Чумаков.
Со стариками Мишка кое-как договорился, но зато дома, и опять-таки из-за соли, вышел у него с Дуняшкой крупный разговор. Вообще что-то разладилось в их взаимоотношениях…
Началось это с того памятного дня, когда он в присутствии Прохора завел разговор о Григории, да так эта небольшая размолвка и не забылась. Однажды вечером Мишка за ужином сказал:
— Щи у тебя несоленые, хозяйка. Или недосол на столе, а пересол на спине.
— Пересола зараз при этой власти не будет. Ты знаешь, сколько у нас соли осталось?
— Ну?
— Две пригоршни.
— Дело плохое, — вздохнул Мишка.
— Добрые люди ишо летом на Маныч за солью съездили, а тебе все некогда было об этом подумать, — с укором сказала Дуняшка.
— На чем бы это я поехал? Тебя запрягать на первом году замужества как-то неудобно, а бычата нестоящие…
— Ты шуточки оставь до другого раза! Вот как будешь жрать несоленое — тогда пошути!
— Да ты чего на меня взъелась? На самом деле, откуда я тебе этой соли возьму? Вот какой вы, бабы, народ… Хоть отрыгни, да подай вам. А ежли ее нету, этой соли, будь она трижды проклята?
— Люди на быках на Маныч ездили. У них теперь и солка будет и всё, а мы будем пресное с кислым жевать…
— Как-нибудь проживем, Дуня. Вскорости должны привезти соль. Аль у нас этого добра мало?
— У вас всего много.
— У кого это, у вас?
— У красных.
— А ты какая?
— Вот такая, какую видишь. Брехали-брехали: «всего-то у нас будет много, да все будем ровно жить да богато…» Вот оно и богачество ваше: щи посолить нечем!
Мишка испуганно посмотрел на жену, побледнел.
— Что это ты, Дуняха? Как ты гутаришь? Да разве можно?
Но Дуняшка закусила удила: она тоже побледнела от негодования и злости и, уже переходя на крик, продолжала:
— А так можно? Чего ты глаза вылупил-то? А ты знаешь, председатель, что у людей уж десны пухнут без соли? Знаешь ты, что люди вместо соли едят? Землю на солонцах роют, ходят ажник за Нечаев курган да в щи кладут эту землю… Об этом ты слыхал?
— Погоди, не шуми, слыхал… Дальше что?
Дуняшка всплеснула руками.
— Куда же дальше-то?
— Переживать-то это как-нибудь надо?
— Ну, и переживай!
— Я-то переживу, а вот ты… А вот у тебя вся ваша мелеховская порода наружу выкинулась…
— Какая это порода?
— Контровая, вот какая! — глухо сказал Мишка и встал из-за стола. Он смотрел в землю, не поднимая на жену глаз; губы его мелко дрожали, когда он говорил: — Ежли ишо раз так будешь говорить — не жить нам с тобой вместе, так и знай! Твои слова — вражьи…
Дуняшка что-то хотела возразить, но Мишка скосил глаза и поднял сжатую в кулак руку.
— Молчи!.. — приглушенно сказал он.
Дуняшка без страха, с нескрываемым любопытством всмотрелась в него, спустя немного спокойно и весело сказала:
— Ну, и ладно, черт-те об чем затеялись гутарить… Проживем и без соли! — Она помолчала немного и с тихой улыбкой, которую так любил Мишка, сказала: — Не серчай, Миша! На нас, на баб, ежли за все серчать, так и сердца не хватит. Мало ли чего не скажешь от дурна ума… Ты взвар будешь пить или кислого молока положить тебе?
— Так как же все-таки без соли будем? — под конец разговора добродушно спросил старик Максаев.
— Соли наши рабочие скоро новой нароют, а пока можно на Маныч послать подводы, — осторожно посоветовал Мишка.
— Народ не хочет туда ехать. Калмыки там шкодят, соли на озерах не дают, быков грабежом забирают. Один мой знакомец пришел оттуда с одним кнутом. Ночью за Великокняжеской подъехали трое оруженных калмыков, быков угнали, а ему показали на горло: «Молчи, — говорят, — бачка, а то плохо помрешь…» Вот и поезжай туда!
— Прийдется подождать, — вздохнул Чумаков.
Со стариками Мишка кое-как договорился, но зато дома, и опять-таки из-за соли, вышел у него с Дуняшкой крупный разговор. Вообще что-то разладилось в их взаимоотношениях…
Началось это с того памятного дня, когда он в присутствии Прохора завел разговор о Григории, да так эта небольшая размолвка и не забылась. Однажды вечером Мишка за ужином сказал:
— Щи у тебя несоленые, хозяйка. Или недосол на столе, а пересол на спине.
— Пересола зараз при этой власти не будет. Ты знаешь, сколько у нас соли осталось?
— Ну?
— Две пригоршни.
— Дело плохое, — вздохнул Мишка.
— Добрые люди ишо летом на Маныч за солью съездили, а тебе все некогда было об этом подумать, — с укором сказала Дуняшка.
— На чем бы это я поехал? Тебя запрягать на первом году замужества как-то неудобно, а бычата нестоящие…
— Ты шуточки оставь до другого раза! Вот как будешь жрать несоленое — тогда пошути!
— Да ты чего на меня взъелась? На самом деле, откуда я тебе этой соли возьму? Вот какой вы, бабы, народ… Хоть отрыгни, да подай вам. А ежли ее нету, этой соли, будь она трижды проклята?
— Люди на быках на Маныч ездили. У них теперь и солка будет и всё, а мы будем пресное с кислым жевать…
— Как-нибудь проживем, Дуня. Вскорости должны привезти соль. Аль у нас этого добра мало?
— У вас всего много.
— У кого это, у вас?
— У красных.
— А ты какая?
— Вот такая, какую видишь. Брехали-брехали: «всего-то у нас будет много, да все будем ровно жить да богато…» Вот оно и богачество ваше: щи посолить нечем!
Мишка испуганно посмотрел на жену, побледнел.
— Что это ты, Дуняха? Как ты гутаришь? Да разве можно?
Но Дуняшка закусила удила: она тоже побледнела от негодования и злости и, уже переходя на крик, продолжала:
— А так можно? Чего ты глаза вылупил-то? А ты знаешь, председатель, что у людей уж десны пухнут без соли? Знаешь ты, что люди вместо соли едят? Землю на солонцах роют, ходят ажник за Нечаев курган да в щи кладут эту землю… Об этом ты слыхал?
— Погоди, не шуми, слыхал… Дальше что?
Дуняшка всплеснула руками.
— Куда же дальше-то?
— Переживать-то это как-нибудь надо?
— Ну, и переживай!
— Я-то переживу, а вот ты… А вот у тебя вся ваша мелеховская порода наружу выкинулась…
— Какая это порода?
— Контровая, вот какая! — глухо сказал Мишка и встал из-за стола. Он смотрел в землю, не поднимая на жену глаз; губы его мелко дрожали, когда он говорил: — Ежли ишо раз так будешь говорить — не жить нам с тобой вместе, так и знай! Твои слова — вражьи…
Дуняшка что-то хотела возразить, но Мишка скосил глаза и поднял сжатую в кулак руку.
— Молчи!.. — приглушенно сказал он.
Дуняшка без страха, с нескрываемым любопытством всмотрелась в него, спустя немного спокойно и весело сказала:
— Ну, и ладно, черт-те об чем затеялись гутарить… Проживем и без соли! — Она помолчала немного и с тихой улыбкой, которую так любил Мишка, сказала: — Не серчай, Миша! На нас, на баб, ежли за все серчать, так и сердца не хватит. Мало ли чего не скажешь от дурна ума… Ты взвар будешь пить или кислого молока положить тебе?