Петр Первый. Книга 1. Страница 144
Будет просить у нас военного союзу, - увидите, ребята.
- Это тоже мы подумаем, - сказал Алексашка.
Петр сплюнул в море, вытер конец трубки о рукав:
- То-то что нам этот союз ни к чему. Пруссия с турками воевать не будет. Но, ребята, в Кенигсберге не озорничайте - голову оторву... Чтоб о нас слава не пошла.
Поп Битка сказал с перепойной надтугой:
- Поведение наше всегда приличное, нечего грозить... А такого сану - курфюрст - не слыхивали.
Алексашка ответил:
- Пониже короля, повыше дюка, - получается - курфюрст. Но, ка-анешно, у этого - страна разоренная - перебивается с хлеба на квас.
Алеша Бровкин слушал, разинув светлые глаза и безусый рот... Петр дунул ему в рот дымом. Алеша закашлялся. Засмеялись, стали пихать его под бока... Алеша сказал:
- Ну, чаво, чаво... Чай, все-таки боязно, - вдруг это мы - и к ним.
На них, балующих среди канатов, с изумлением посматривал старый капитан, финн. Не верилось, чтобы один из этих веселых парней - московский царь... Но мало ли диковинного на свете...
С левого борта вдали плыли песчаные берега. Изредка виднелся парус. На запад за край уходил полный парусов корабль. Это было море викингов, ганзейских купцов, теперь - владения шведов. Клонилось солнце. "Святой Георгий" отдал шкоты и фордевиндом, мягко журча по волнам, плыл к длинной отмели, отделяющей от моря закрытый залив Фришгаф. Вырос маяк и низкие форты крепости Пилау, охранявшей проход в залив. Подплыв, выстрелили из пушки, бросили якорь. Капитан просил московитов к ужину.
5
Поутру вылезли на берег. Особенного здесь ничего не было: песок, сосны. Десятка два рыбачьих судов, сети, сохнущие на ко-лышках. Низенькие, изъеденные ветрами бедные хижины, но в окошках за стеклами - белые занавесочки... (Петр со сладостью вспомнил Анхен.) У подметенных порогов - женщины в полотняных чепцах за домашней работой, мужики в кожаных шапках - зюйдвестках, губы бриты, борода только на шее. Ходят, пожалуй, неповоротливее нашего, но видно, что каждый идет по делу, и приветливы без робости.
Петр спросил, где у них шинок. Сели за дубовые чистые столы, дивясь опрятности и хорошему запаху, стали пить пиво. Здесь Петр написал по-русски письмо курфюрсту Фридриху, чтоб увидеться. Волков вместе с солдатом из крепости повез его в Кенигсберг.
Рыбаки и рыбачки стояли в дверях, заглядывали в окна. Петр весело подмигивал этим добрым людям, спрашивал, как кого зовут, много ли наловили рыбы, потом позвал всех к столу и угостил пивом.
В середине дня к шинку подкатила золоченая карета со страусовыми перьями на крыше, проворно выскочил напудренный, весь в голубом шелку, камер-юнкер фон Принц и, расталкивая рыбаков и рыбачек, с испуганным лицом пробирался к московитам, стучавшим оловянными кружками. На три шага от стола снял широкополую шляпу и помел по полу перьями, при сем отступил, рука коромыслом, нога подогнута.
- Его светлейшество, мой повелитель, великий курфюрст бранденбургский Фридрих имеет удовольствие просить ваше... (Тут он запнулся. Петр погрозил ему.) Просит высокого и давно желанного гостя пожаловать из сей жалкой хижины в отведенное согласно его сану приличное помещение...
Алексашка Меньшиков впился глазами в голубого кавалера, пхнул под столом Алешку:
- Вот это политес... На цыпках стоит, - картинка... Парик, гляди, короткий, а у нас - до пупа... Ах, сукин сын!..
Петр сел с фон Принцем в карету. Ребята поехали сзади на простой телеге. В лучшей части города, в Кнейпгофе, для гостей был отведен купеческий дом. Въехали в Кенигсберг в сумерках, колеса загремели по чистой мостовой. Ни заборов, ни частоколов, - что за диво! Дома прямо - лицом на улицу, рукой подать от земли - длинные окна с мелкими стеклами. Повсюду приветливый свет. Двери открыты. Люди ходят без опаски... Хотелось спросить - да как же вы грабежа не боитесь? Неужто и разбойников у вас нет?
- Это тоже мы подумаем, - сказал Алексашка.
Петр сплюнул в море, вытер конец трубки о рукав:
- То-то что нам этот союз ни к чему. Пруссия с турками воевать не будет. Но, ребята, в Кенигсберге не озорничайте - голову оторву... Чтоб о нас слава не пошла.
Поп Битка сказал с перепойной надтугой:
- Поведение наше всегда приличное, нечего грозить... А такого сану - курфюрст - не слыхивали.
Алексашка ответил:
- Пониже короля, повыше дюка, - получается - курфюрст. Но, ка-анешно, у этого - страна разоренная - перебивается с хлеба на квас.
Алеша Бровкин слушал, разинув светлые глаза и безусый рот... Петр дунул ему в рот дымом. Алеша закашлялся. Засмеялись, стали пихать его под бока... Алеша сказал:
- Ну, чаво, чаво... Чай, все-таки боязно, - вдруг это мы - и к ним.
На них, балующих среди канатов, с изумлением посматривал старый капитан, финн. Не верилось, чтобы один из этих веселых парней - московский царь... Но мало ли диковинного на свете...
С левого борта вдали плыли песчаные берега. Изредка виднелся парус. На запад за край уходил полный парусов корабль. Это было море викингов, ганзейских купцов, теперь - владения шведов. Клонилось солнце. "Святой Георгий" отдал шкоты и фордевиндом, мягко журча по волнам, плыл к длинной отмели, отделяющей от моря закрытый залив Фришгаф. Вырос маяк и низкие форты крепости Пилау, охранявшей проход в залив. Подплыв, выстрелили из пушки, бросили якорь. Капитан просил московитов к ужину.
5
Поутру вылезли на берег. Особенного здесь ничего не было: песок, сосны. Десятка два рыбачьих судов, сети, сохнущие на ко-лышках. Низенькие, изъеденные ветрами бедные хижины, но в окошках за стеклами - белые занавесочки... (Петр со сладостью вспомнил Анхен.) У подметенных порогов - женщины в полотняных чепцах за домашней работой, мужики в кожаных шапках - зюйдвестках, губы бриты, борода только на шее. Ходят, пожалуй, неповоротливее нашего, но видно, что каждый идет по делу, и приветливы без робости.
Петр спросил, где у них шинок. Сели за дубовые чистые столы, дивясь опрятности и хорошему запаху, стали пить пиво. Здесь Петр написал по-русски письмо курфюрсту Фридриху, чтоб увидеться. Волков вместе с солдатом из крепости повез его в Кенигсберг.
Рыбаки и рыбачки стояли в дверях, заглядывали в окна. Петр весело подмигивал этим добрым людям, спрашивал, как кого зовут, много ли наловили рыбы, потом позвал всех к столу и угостил пивом.
В середине дня к шинку подкатила золоченая карета со страусовыми перьями на крыше, проворно выскочил напудренный, весь в голубом шелку, камер-юнкер фон Принц и, расталкивая рыбаков и рыбачек, с испуганным лицом пробирался к московитам, стучавшим оловянными кружками. На три шага от стола снял широкополую шляпу и помел по полу перьями, при сем отступил, рука коромыслом, нога подогнута.
- Его светлейшество, мой повелитель, великий курфюрст бранденбургский Фридрих имеет удовольствие просить ваше... (Тут он запнулся. Петр погрозил ему.) Просит высокого и давно желанного гостя пожаловать из сей жалкой хижины в отведенное согласно его сану приличное помещение...
Алексашка Меньшиков впился глазами в голубого кавалера, пхнул под столом Алешку:
- Вот это политес... На цыпках стоит, - картинка... Парик, гляди, короткий, а у нас - до пупа... Ах, сукин сын!..
Петр сел с фон Принцем в карету. Ребята поехали сзади на простой телеге. В лучшей части города, в Кнейпгофе, для гостей был отведен купеческий дом. Въехали в Кенигсберг в сумерках, колеса загремели по чистой мостовой. Ни заборов, ни частоколов, - что за диво! Дома прямо - лицом на улицу, рукой подать от земли - длинные окна с мелкими стеклами. Повсюду приветливый свет. Двери открыты. Люди ходят без опаски... Хотелось спросить - да как же вы грабежа не боитесь? Неужто и разбойников у вас нет?