Те только нагнули головы. Авдотья, встав, поклонилась:
- Здравствуй, батюшка...
Антонида зашипела на мать:
- Сядьте, мутер...
Роману Борисовичу хотелось бы выпить с холоду чарку калганной, закусить чесночком... Водки еще так-сяк, но чесноку не дадут...
- Чего-то кофей не хочу сегодня. Прохватило на крыльце, что ли... Мать, поднеси крепкого.
- У вас, фатер, один разговор кажное утро - водки, - ска-зала Антонида, - когда вы только приучитесь...
- Молчи, кобылища, - закричал Роман Борисович, - ай, залетку возьму...
Княжны отвернули носы. Авдотья по-старинному, с поклоном, поднесла чарочку, шепнула:
- Да поешь ты, батюшка, вволю...
Выпил, отдулся. Грыз огурец, капая рассолом на камзол. Ни капусты с брусникой на столе, ни рыжичков соленых рубленых, с лучком. Жуя пирожок маленький, - черт-те с чем, - спросил про сына:
- Мишка где?
- Арифметику, батюшка, заучает. Уж не знаю, что с головкой-то его будет...
Рябоватая Ольга, самая дотошная до политеса, проговорила, морща губы:
- Мишка все с мужиками да с мужиками. Вчерась опять в конюшне на балалайке куртаже делал и в карты по носам бился...
- Дитя он малое еще, - простонала Авдотья.
Молчали некоторое время, Наталья, младшая, - смешливая, вертлявая, - нагнулась к окошечку (в оконницы недавно вставили стекла вместо слюды).
- Ах, ах, девы! Гости приехали...
Девы всполохнулись, затрясли поднятыми руками, чтобы кисти рук стали белы. Прибежали сенные девки - убрать грязное со стола, принакрыть скатерть. Мажордом (по-прежнему - дворецкий), старый богомольный слуга, обритый и наряженный, как на святках, стукнул тростью и выкрикнул, что приехала боярыня Волкова. С неохотой Роман Борисович вылез из-за стола - делать галант гостье: трясти перед собой шляпой, лягать ногами... А перед кем ломаться-то князю Буйносову! Эту боярыню Волкову семь лет назад Санькой звали, сопли рваным подолом вытирала. Из самого что ни на есть худого мужицкого двора. Отец, Ивашко Бровкин, был кабальным задворовым крестьянином. Ей до гроба вокруг черной печки крутиться. Видишь ты, - мажордом о ней докладывает. В золоченой карете приехала! Муж у царя в милости... (Муж ее приходился князю Роману двоюродным племянником.) Отцу дьявол помог, вылез в купчины, теперь, говорят, ему отдана вся поставка на войско.
Мажордом раскрыл дверь (по-старинному - низенькую и узкую), зашуршало розово-желтое платье. Ныряя голыми плечами, закинув равнодушное красивое лицо, опустив ресницы, вошла боярыня Волкова. Стала посреди палаты. Блеснув перстнями, взялась за пышные юбки, с кружевами, нашитыми розами, выставила ножку, - атласный башмачок с каблуком вершка в два, - присела по всей статье французской, не согнув передней коленки. Направо-налево качнула напудренной головой, страусовыми перьями. Окончив, подняла синие глаза, улыбнулась, приоткрыв зубы:
- Бонжур, прынцес!
Буйносовы девы, заваливаясь на зады в свой черед, так и ели гостью глазами. Роман Борисович взял шляпу, растопыря ноги и руки, помахал ею. Боярыню попросили к столу - откушать кофе. Стали спрашивать про здоровье родных и домочадцев. Девы разглядывали ее платье и как причесаны волосы.
- Ах, ах, куафа на китовом усе, конечно.
- А нам-то прутья да тряпки подкладывают.
Санька им отвечала:
- С куафер чистое наказанье: на всю Москву один. На масленой дамы по неделе дожидались, а которые загодя-то причесанные - так и спали на стуле... Я просила тятеньку привезти куафера из Амстердама.
- Почтенному Ивану Артемичу поклон передайте, - сказал князь. - Как заводик его полотняный? Все собираюсь поглядеть. Дело новое, занятное...
- Тятенька в Воронеже. И Вася в Воронеже, при государе.
- Наслышаны, наслышаны, Александра Ивановна.
- Вася вчерась письмо прислал. - Санька запустила два пальца за низко открытый корсаж (Роман Борисович заморгал: вот-вот сейчас женщина заголится), вытащила голубенькое письмецо.
