Комендант выскочил на крыльцо, - при шпаге и паричке, - замахал на подъехавших: "Полно, полно, нельзя". Роман Борисович важно отпихнул его, вошел в сени, за ним княгиня и девы. Комендант отчаянно шипел сзади. Действительно, в обоих покоях - направо и налево из сеней - не протолкаться. Шубы, валенки, шляпы, шпаги валялись горой на полу, суетились сенные девки, пахло щами.
- Тятенька, здесь - верхние, - шепнула Ольга.
Он и сам видел, что нужно уходить без шума. Вдруг, из правой палаты, где смеялись кавалеры в париках, проговорил по-русски немецкий голос:
- Княшна Ольга, княшна Антонина, пошалуйте к нам за стол.
Парики раздвинулись. У накрытого стола - Анна Монс, в красном платье, в дорожном чепчике, держа высокую рюмку с вином, обернулась, улыбаясь, звала... Кавалеры, - саксонский посланник Кенигсек, племянник шведского резидента в Москве Книперкрона - Карл Книперкрон, какой-то еще француз, неизвестный девам, - подскочили снять с княжен шубы. "Ах, мы сами, сами", - девы торопливо сдернули материнскую рухлядишку, сунули в ворох чьих-то шуб. ("Погоди, маменька, этот срам мы припомним".) Под руку с кавалерами вошли, обмирая - приседали...
Спиной к запотевшему окошечку на лавке сидел темноволосый мальчик, с большими глазами, с приоткрытым ртом. Нагнув к плечу слабую голову, утомленно глядел на рослых, сыто-румяных людей, видимо оглушавших его говором и хохотом. На нем был ярко-зеленый преображенский кафтанец и сабелька на перевязи, ноги в белых чесанках не доставали до полу.
Роман Борисович, всхлипнув еще на пороге, истово подошел к десятилетнему мальчику, пал лбом на дощатый пол, сопя просил у великого государя-наследника, царевича Алексея Петровича, облобызать ручку.
- Дай, Алешенька, дай ему ручку, - певуче-весело сказала румяная царевна Наталья Алексеевна. (С тех пор как царицу Евдокию увезли в Суздаль, родная тетка Наталья была ему вместо матери.)
Алешенька медленно взглянул на нее, покорно протянул князю Роману пальцы, прикрытые кружевным обшлагом. Тот прилип толстыми губами. Царевич попытался было выдернуть руку, - Ольга и Антонида по всему политесу растопырили перед ним юбки, рослые кавалеры затрясли париками, затопали ногами, присоединяясь к поклону семьи Буйносовых, - темные глаза его налились слезами...
- Поди, поди ко мне, Алешенька... Эк, обступили-то тебя. - Наталья, - полногрудая, русоволосая, с круглым, как у брата, лицом, смешливой ямочкой на подбородке, - привлекла мальчика, прикрыла концом пухового платка. - Ничего, подождем, - подрастет, сам еще будет пужать людей... Так, Алешенька? - Царевна поцеловала его в висок, взяла с тарелки медовый нарядный пряник, надкусила красивыми зубами, протянула царевичу. - Вы, что же, княжны, садитесь, кушайте... А ты, князь Роман, постой с кавалерами, вам после нас соберут...
За столом, кроме Натальи и Анны Ивановны, сидела длинная девица с умным желтоватым лицом, с бровями и ресницами в цвет кожи. Льняные волосы скручены тугим узлом на маковке. Она уже поела - отставив тарелку и недопитую рюмку, улыбаясь, быстро вязала крючком рукоделье из цветной шерсти. Это была приятельница царя Петра - Амалия Книперкрон, дочь шведского резидента.
- Алексей Петрович, пошалуй ваше светлой лишико, - нежно, по-русски проговорила она и приложила вязанье к шее мальчика. - О... ви будете носить этот шарф...
Мальчик без улыбки потерся щекой о ее большую, почти мужскую руку. Анна Монс, сидевшая прямо и вежливо, сладко приподняв уголки губ, сказала тоже по-русски:
- Царевича укачало в возке. Но мы все уверены - царевич храбрый зольдат... Как он лихо носит свою сабельку...
Мальчик из-под локтя тетки, из-за пухового платка недобро взглянул на белолицую немку. Кавалеры, стоявшие за спинками стульев, стали уверять, что царевич действительно выдает все признаки храбреца.
