Петр Первый. Книга 2. Странца 079
- Что поняла? Говорили что-нибудь? Кто говорил?
Тогда она сбивчиво стала рассказывать про то, как была изумлена речами князя Романа на взъезжем дворе.
- Буйносов тебе наболтал? - угрожающе переспросил Петр. - Который? Этот шут? (Амалия, брызгая со щек слезами, закивала.) Этому дураку поверила? А еще слывешь у нас умницей... Возьми платочек, оботрись... (Он чувствовал, - Амалия против воли своей внимает ему, затихает.) Так и напиши отцу: никогда не соглашусь начать несправедливую войну, не разорву вечного мира с Каролусом. А буде король польский и завладел бы Ригой, - не достанется ему сей город, вырву из лап... В сем клянусь богом...
Петр честно округлил глаза. Александр Данилович подтвердительно наклонил голову, лишь рот прикрыл пальцами, ибо усмешка какая-нибудь была бы неуместна в сем случае.
Амалия прикладывала к щекам платочек, смущенно улыбалась. Поверила и раскаивалась. Петр весело откинулся на кожаную спинку стула.
- Князь Роман, - позвал, - подь к нам.
За визгом шутов, поднявших возню вокруг блюда с миногами (катались клубком, вырывая миноги изо рта друг у друга), Роман Борисович не сразу расслышал царский голос, - до икоты смеялся. Антонида и Ольга страшными глазами указывали ему: зовет... Княгиня Авдотья потянула его за штаны: "Иди за милостью, иди, дождались, батюшка..."
Рысцою отправился на зов Роман Борисович, задрав шпагою сзади камзол, кланялся: "Вот он я, надежа, - твой с душой и телом". Петр даже щекой не повел в его сторону, и - Амалии:
- Муж сей - отменный политик и задорный. Уж не знаю - генералиссимусом его поставить, - боюсь - много крови прольет. Или взять для домашнего употребления...
И он так вдруг повернулся к Роману Борисовичу, - у того поплыла красная тьма в глазах.
- Слышал - воевать собираешься. Назад брать наши исконные ливонские вотчины. Так, спрашиваю?
Роман Борисович начал моргать, тошнота поползла от живота в колени...
- Смелые генералы нам нужны. За великую отвагу жалую тебя генералиссимусом всего шутейского войска.
Вскочив, Петр потащил за руку Романа Борисовича к помосту, где князь-папа, свесив руки, насупя опухшее лицо, рычал во сне, будто кончался. Петр начал его трясти... "Иди к черту", - пробормотал князь-папа. Гости, чуя новую потеху, теснились вокруг помоста. Шуты пролезли меж ногами, расселись на ступенях. Князю-папе вложили в руку крест из двух связанных табачных трубок, в другую - сырое яйцо. Романа Борисовича поставили на колени. Растормошенный князь-папа подбирал слюни.
- Жаловать? - спросил. - Пожалую, хрен с ним...
И тюкнул яйцом по темени Романа Борисовича, - желток потек по парику, - сунул в лицо трубками и ногой отпихнул его. Шуты закукарекали. Посадили князя Романа верхом на стул, дали держать обглоданную кость от свиного окорока, потащили в середину столов. Роман Борисович окаменел, сжав кость, разинув рот. Гости, тыча в него пальцами, качались от смеха. Звонко смеялась и Амалия Книперкрон - все страхи ее, вся боль сердца окончились потехой.
Антонида и Ольга только тогда воистину поняли беду, когда, оглянувшись, не нашли подле себя кавалеров, - Леопольдус Мир-бах и Варфоломей Брам в дверях танцевальной залы, упрямо-спьяну и низко кланялись зловредным княжнам Шаховским. Восемь княжен, округляя голые руки, вертя напудренными париками, без счету приседали, поглядывали задорно на буйносовских дев.
2
Тогда зимой Волковы так и не доехали до Риги. Широкий зимний шлях лежал из Смоленска через Оршу на Крейцбург. За польской границей не то, что в Московском царстве (от деревни до деревни - день пути глухими лесами), - селенья попадались часто: на высоком месте монастырь или костел и барский дом, в иных местах и замок с каменными стенами и рвами. У нас в усадьбах жили одни мелкопоместные служилые люди или уж опальный какой-нибудь боярин сидел, как барсук, угрюмо за высоким тыном. Польские паны поживали весело, широко.
Тогда она сбивчиво стала рассказывать про то, как была изумлена речами князя Романа на взъезжем дворе.
- Буйносов тебе наболтал? - угрожающе переспросил Петр. - Который? Этот шут? (Амалия, брызгая со щек слезами, закивала.) Этому дураку поверила? А еще слывешь у нас умницей... Возьми платочек, оботрись... (Он чувствовал, - Амалия против воли своей внимает ему, затихает.) Так и напиши отцу: никогда не соглашусь начать несправедливую войну, не разорву вечного мира с Каролусом. А буде король польский и завладел бы Ригой, - не достанется ему сей город, вырву из лап... В сем клянусь богом...
Петр честно округлил глаза. Александр Данилович подтвердительно наклонил голову, лишь рот прикрыл пальцами, ибо усмешка какая-нибудь была бы неуместна в сем случае.
Амалия прикладывала к щекам платочек, смущенно улыбалась. Поверила и раскаивалась. Петр весело откинулся на кожаную спинку стула.
- Князь Роман, - позвал, - подь к нам.
За визгом шутов, поднявших возню вокруг блюда с миногами (катались клубком, вырывая миноги изо рта друг у друга), Роман Борисович не сразу расслышал царский голос, - до икоты смеялся. Антонида и Ольга страшными глазами указывали ему: зовет... Княгиня Авдотья потянула его за штаны: "Иди за милостью, иди, дождались, батюшка..."
Рысцою отправился на зов Роман Борисович, задрав шпагою сзади камзол, кланялся: "Вот он я, надежа, - твой с душой и телом". Петр даже щекой не повел в его сторону, и - Амалии:
- Муж сей - отменный политик и задорный. Уж не знаю - генералиссимусом его поставить, - боюсь - много крови прольет. Или взять для домашнего употребления...
И он так вдруг повернулся к Роману Борисовичу, - у того поплыла красная тьма в глазах.
- Слышал - воевать собираешься. Назад брать наши исконные ливонские вотчины. Так, спрашиваю?
Роман Борисович начал моргать, тошнота поползла от живота в колени...
- Смелые генералы нам нужны. За великую отвагу жалую тебя генералиссимусом всего шутейского войска.
Вскочив, Петр потащил за руку Романа Борисовича к помосту, где князь-папа, свесив руки, насупя опухшее лицо, рычал во сне, будто кончался. Петр начал его трясти... "Иди к черту", - пробормотал князь-папа. Гости, чуя новую потеху, теснились вокруг помоста. Шуты пролезли меж ногами, расселись на ступенях. Князю-папе вложили в руку крест из двух связанных табачных трубок, в другую - сырое яйцо. Романа Борисовича поставили на колени. Растормошенный князь-папа подбирал слюни.
- Жаловать? - спросил. - Пожалую, хрен с ним...
И тюкнул яйцом по темени Романа Борисовича, - желток потек по парику, - сунул в лицо трубками и ногой отпихнул его. Шуты закукарекали. Посадили князя Романа верхом на стул, дали держать обглоданную кость от свиного окорока, потащили в середину столов. Роман Борисович окаменел, сжав кость, разинув рот. Гости, тыча в него пальцами, качались от смеха. Звонко смеялась и Амалия Книперкрон - все страхи ее, вся боль сердца окончились потехой.
Антонида и Ольга только тогда воистину поняли беду, когда, оглянувшись, не нашли подле себя кавалеров, - Леопольдус Мир-бах и Варфоломей Брам в дверях танцевальной залы, упрямо-спьяну и низко кланялись зловредным княжнам Шаховским. Восемь княжен, округляя голые руки, вертя напудренными париками, без счету приседали, поглядывали задорно на буйносовских дев.
2
Тогда зимой Волковы так и не доехали до Риги. Широкий зимний шлях лежал из Смоленска через Оршу на Крейцбург. За польской границей не то, что в Московском царстве (от деревни до деревни - день пути глухими лесами), - селенья попадались часто: на высоком месте монастырь или костел и барский дом, в иных местах и замок с каменными стенами и рвами. У нас в усадьбах жили одни мелкопоместные служилые люди или уж опальный какой-нибудь боярин сидел, как барсук, угрюмо за высоким тыном. Польские паны поживали весело, широко.