- Слушаю... Нет, Петр Алексеевич, люди найдутся, конечно...
- Ладно... Говори дело...
Никита осторожно подошел. Дело было великое. Этой зимой он ездил на Урал, взяв с собой сына Акинфия и трех знающих мужиков-раскольников из Даниловой пустыни, промышлявших по рудному делу. Облазили уральские хребты от Невьянска до Чусовских городков. Нашли железные горы, нашли медь, серебряную руду, горный лен. Богатства лежали втуне. Кругом - пустыня. Единственный чугунолитейный завод на реке Нейве, построенный два года тому назад по указу Петра, выплавлял едва-едва полсотни пудов, и ту малость трудно было вывозить по бездорожью. Управитель, боярский сын Дашков, спился от скуки, невьянский воевода Протасьев спился же. Рабочие - кто поздоровее - были в бегах, оставались маломощные. Рудники позавалились. Кругом стояли вековые леса, в прудах и речках - черпай ковшом, промывай золото хоть на бараньей шубе. Здесь было не то, что на тульском заводе Никиты Демидова, где и руда тощая, и леса мало (с прошлого года запрещено рубить на уголь дубы, ясень и клен), и каждый крючок-подьячий виснет на вороту. Здесь был могучий простор. Но подступиться к нему трудно: нужны большие деньги. Урал безлюден.
- Петр Алексеевич, ничего ведь у нас не выйдет... Говорил я со Свешниковым, с Бровкиным, еще кое с кем... И они жмутся - идти в такое глухое дело интересанами... И мне обидно - вроде приказчика, что ли, у них... Трудов-то сколько надо положить, - поднять Урал...
Петр вдруг топнул башмаком.
- Что тебе нужно? Денег? Людей? Сядь... (Никита живо присел на край стула, впился в Петра запавшими глазами.) Мне нужно нынче летом сто тысяч пудов чугунных ядер, пятьдесят тысяч пудов железа. Мне ждать некогда, покуда - тары да бары - будете думать... Бери Невьянский завод, бери весь Урал... Велю!.. (Никита выставил вперед цыганскую бороду, и Петр придвинулся к нему.) Денег у меня нет, а на это денег дам... К заводу припишу волости. Велю тебе покупать людей из боярских вотчин... Но, смотри... (Поднял длинный палец, два раза погрозил им.) Шведам плачу - железо по рублю пуд, будешь ставить мне по три гривенника...
- Не сходно, - торопливо проговорил Никита. - Не выйдет. Полтинничек...
И он смотрел, лупя синеватые белки, и Петр с минуту бешено смотрел на него. Сказал:
- Ладно. Это потом. И еще, - я тебя, вора, вижу... Вернешь мне все чугуном и железом через три года... Ей-ей, ты смел... Запомни - ей-ей - изломаю на колесе...
Никита тихо поперхал и - одним горловым свистом:
- Эти денежки я тебе раньше верну, ей-ей...
Случился же такой вечер, - некуда себя деть... Петр хотел сказать, чтобы зажгли свечу, покосился на непрочитанные бумаги, - лег на подоконник, высунулся в окно.
Уже ночь, а будто стало еще теплее. Капало с листьев. Туманчик вился над травой... Петр забирал ноздрями густой воздух, - пахло набухшими соками. Капля упала на затылок, по телу пробежала дрожь. Медленно ладонью растер мокрое на шее.
В весенней тишине все спало настороженно. Нигде ни огонька, только издалече, из солдатской слободки, - протяжный крик часового: "Послу-у-у-ушивай". В теле - истома, будто все связано. Слышно, как шибко стучит сердце, прижатое к подоконнику. Только и оставалось - ждать, стиснув зубы.
Ждать, ждать... Как бабе какой-нибудь в ночной тишине, поднимая голову от горячей подушки, слушать чудящийся топот... Весь день валилось дело из рук. Просили ужинать к Меньшикову, - не поехал... Там, чай, пируют! Никогда еще не было так трудно, вся сила в том сейчас, чтобы ждать - уметь ждать... Король Август влез в войну сгоряча, не дождавшись, коготки и завязли под Ригой... И Христиан датский не дождался - сам виноват...
- Сам виноват, сам виноват, - бурчал Петр, таращась на темные кусты сирени, отяжелевшей после дождя. Там кто-то возился, - денщик, должно быть, с девчонкой... Сегодня приехал полковник Ланген от короля Августа с тревожными вестями: шведский львенок неожиданно показал зубы.