Только тогда Алексей заметил, как из крутящейся пелены стали валиться в ров будто бы вязанки хвороста. Сдирая с лица снег, закричал:
- Огонь!.. Огонь!..
Во рву уже копошились проворные люди...
(...Шведские гренадеры, коим снег бил в спину, подбежав, стали забрасывать ров фашинами, и по ним без лестниц полезли на палисад...)
...Алексей увидел еще: выстрелил Голиков, пятясь, - пихал перед собой багинетом... Большой, засыпанный снегом человек перекинул ноги через палисад, схватился рукой за багинет, - Голиков тянул мушкет к себе, тот - к себе... Алексей завизжал, тыкая его, как свинью, шпагой. Еще, еще переваливались люди, будто гнала их снежная буря... Алексей колол и мимо и в мягкое... Брызнула боль из глаз, - череп, все лицо сплющилось от удара...
...Голиков не помнил, как скатился со рва... Полз на четвереньках, - от животного ужаса... Мимо, размахивая руками, пробежал кто-то, за ним с уставленными багинетами - двое шведов, яростные, широкие... Голиков прилег, как жук... "Ох, какие люди!.." Поднял голову, - снегом забило рот. Вскочил, шатаясь, тотчас наткнулся на двоих... Федька Умойся Грязью лежал животом на Леопольдусе Мирбахе, добирался пальцами до его горла... Леопольдус рвал Федькину бороду... "Врешь, сатана", - хрипел Федька - навалился плечами... Андрей побежал... "Ох, какие люди!.."
.. . . . . . . . . . . .
Средняя колонна шведов, - четыре тысячи гренадеров, - всею фурией бросилась на дивизию Артамона Головина... Четверть часа длился бой на палисадах. Русские, ослепляемые метелью, истомленные голодом, не веря командирам, не понимая, зачем нужно умирать в этом снежном аду, отхлынули от вала... "Ребята, нас продали... Бей офицеров!.." Беспорядочно стреляя, бежали по лагерю, давили друг друга в занесенных рвах и на турах батарей... Смяли и увлекли за собой полки Трубецкого. Тысячами бежали к мостам, к переправе...
Шведы недалеко преследовали их, страшась самим затеряться в метели среди столь огромного лагеря. Хриплые трубы повелительно звали - назад, на вал... Но часть гренадер наткнулась на рогатки, - за ними стояли обозы... Гренадеры закричали: "Мит готе хильф, во имя божье..." - и штурмом взяли обоз. Здесь под занесенными снегом рогожами нашли бочки с тухлой солониной и бочонки с водкой. Более тысячи гренадеров так и остались до конца боя у разбитых бочонков... Русских, метавшихся меж телег, одних перекололи, других просто прогнали прочь.
Вслед за пехотой в лагерь через разломанные ворота ворвалась конница - прямо на главный редут. Пищали "Лев" и "Медведь" взяты были в конном строю, - прислуга порублена, командир Яков Винтершиверк, раненный в голову, отдал шпагу. Пищали повернули на восток и стали бить по укреплениям Вейде. Шведы здесь встретили упорное сопротивление, - Вейде поставил всю дивизию на палисады, в четыре ряда, тесно, сам офицерским копьем сбивал шведов, лезущих на тын. Солдаты позади заряжали мушкеты, передние стреляли бегло... Весь ров был завален убитыми и ранеными. Когда стали долетать ядра с главного редута и опознали голоса "Льва" и "Медведя", - Вейде верхом поскакал по валу: "Ребятушки, стойте твердо..." Под конем его рвануло бомбу, видели, - в летящем снегу, в дыму конь его встал на дыбы, опрокинулся...
.. . . . . . . . . . . .
Конные полки Шереметьева стояли припертые к реке, между палисадами Вейде и лесом. В лицо неслись снежные вихри, позади ревела Нарова. Страшно шумел лес. Стояли, ничего не видя, не понимая. Справа, издалече, все чаще били пушки... Совсем близко на палисадах началась мушкетная пальба, крики, смертные вопли такие, - волосы зашевелились под мурмолками у детей боярских...
Борис Петрович был на холме посреди своего войска. Подзорную трубу спрятал в карман, - едва можно было различить уши коня... Понятно - что делалось в нашем лагере. Тщетно ждал приказа командующего. Но он либо забыл о дворянской коннице, либо ее не могли отыскать, либо случилось нехорошее...
Стрельба послышалась с левого крыла, должно быть, из леса. Борис Петрович слушал, привстав на стременах.
