Александр Грин "Таинственный лес". стр. 27
На столе у лампы появились во множестве разбросанные медные гильзы, стояли пузырьки с картечью и дробью, коробки с пыжами, войлочными и картонными, маленькие коробки с пистонами, и лежало еще множество мелких предметов и инструментов: отвертки, куски проволоки, обрывки свинца, вата, клочки грязных от пороховой копоти тряпок. Еще заметил Рылеев смятое на кровати бумажное одеяло, железный крестьянский умывальник, полотенце над ним и брошенные в угол болотные сапоги.
— Садитесь, — сказал Тушин, очищая на столе место для локтя, занял сам табурет, а Рылеев сел на кровать.
Рылеев с тем особенным чувством удовольствия, с каким за границей рядовой русский человек встречает русского же, видел в Тушине не мужика. Разговор бойко и легко начался меж ними. Первый заговорил Рылеев.
— Странный для меня день, — сказал он, — я заблудился довольно серьезно и сам не знаю, как попал сюда. От леса все еще кружится голова. Вы здесь живете?
— Да.
Тушин, видя, что Рылеев с любопытством осматривается, машинально осмотрелся сам.
— Я слышал разговор ваш; да и мне случалось плутать в лесу. Он огромен.
— Вы, кажется, городской человек? — спросил Рылеев.
— Да, я учился в ***. — Он назвал западную губернию. — А что?
— Вы здесь живете, по-видимому, оттого я и спросил.
— Да, живу. Здесь хорошо жить.
Тушин отвечал Рылееву с таким видом, как будто ожидал вопросов и приготовился к ним. Но из дальнейшего Рылееву стало ясно, что Тушин раз навсегда определил свое положение и хорошо знает, чего хочет.
— Вы охотитесь?
— Да, я люблю это дело.
— Какое же это дело? — улыбнулся Рылеев. — Это забава, удовольствие.
— Как смотреть, — возразил Тушин. — Я, например, охотник-промышленник. Этим я живу. Это мой капитал, моя рента, все, что хотите, — я да ружье.
— Как? — спросил, невольно посмотрев на босые ноги Тушина, Рылеев. — Вы совершенно отдались этому?
— Конечно. Это мое призвание. У одного призвание — служба, у другого — благотворительность, у третьего — искусство, а у меня — охота. Нет, меня что удивляет, — помолчав и катая на ладони дробинку, продолжал Тушин, — русские на себя непохожи. Верно. Бесконечные леса, озера, болота, реки и тундры окружают нас. В этих угодьях до сих пор птица, зверь неистребимы. Между тем посмотрите на рядового русского образованного человека-неудачника — он станет чем угодно, уважая труд: сделается дворником, чернорабочим, холуем в трактире — и не вспомнит о свободной жизни в лесах. Такова наша история. От Чернобога и лапотцев прямехонько к рафинированному мозгу.
— Что вы! — сказал Рылеев, засмеялся и стал думать. — Нет, вы не то… Да как же жить? Человек учится с малых лет — и вот пожалуйте.
— Снова начнет учиться, — сказал Тушин. — Я не хочу всех сделать охотниками. Нет, выходов много; я говорю про тот, который нашел сам. Мне повезло: счастливо соединились страсть и рассудок.
Тушин обернулся к перегородке и постучал в стену.
— Это я самовар тороплю, — сказал он. — Вы чаю напьетесь и уснете.
— Да, я устал.
Рылеев посмотрел на дверь.
— Садитесь, — сказал Тушин, очищая на столе место для локтя, занял сам табурет, а Рылеев сел на кровать.
Рылеев с тем особенным чувством удовольствия, с каким за границей рядовой русский человек встречает русского же, видел в Тушине не мужика. Разговор бойко и легко начался меж ними. Первый заговорил Рылеев.
— Странный для меня день, — сказал он, — я заблудился довольно серьезно и сам не знаю, как попал сюда. От леса все еще кружится голова. Вы здесь живете?
— Да.
Тушин, видя, что Рылеев с любопытством осматривается, машинально осмотрелся сам.
— Я слышал разговор ваш; да и мне случалось плутать в лесу. Он огромен.
— Вы, кажется, городской человек? — спросил Рылеев.
— Да, я учился в ***. — Он назвал западную губернию. — А что?
— Вы здесь живете, по-видимому, оттого я и спросил.
— Да, живу. Здесь хорошо жить.
Тушин отвечал Рылееву с таким видом, как будто ожидал вопросов и приготовился к ним. Но из дальнейшего Рылееву стало ясно, что Тушин раз навсегда определил свое положение и хорошо знает, чего хочет.
— Вы охотитесь?
— Да, я люблю это дело.
— Какое же это дело? — улыбнулся Рылеев. — Это забава, удовольствие.
— Как смотреть, — возразил Тушин. — Я, например, охотник-промышленник. Этим я живу. Это мой капитал, моя рента, все, что хотите, — я да ружье.
— Как? — спросил, невольно посмотрев на босые ноги Тушина, Рылеев. — Вы совершенно отдались этому?
— Конечно. Это мое призвание. У одного призвание — служба, у другого — благотворительность, у третьего — искусство, а у меня — охота. Нет, меня что удивляет, — помолчав и катая на ладони дробинку, продолжал Тушин, — русские на себя непохожи. Верно. Бесконечные леса, озера, болота, реки и тундры окружают нас. В этих угодьях до сих пор птица, зверь неистребимы. Между тем посмотрите на рядового русского образованного человека-неудачника — он станет чем угодно, уважая труд: сделается дворником, чернорабочим, холуем в трактире — и не вспомнит о свободной жизни в лесах. Такова наша история. От Чернобога и лапотцев прямехонько к рафинированному мозгу.
— Что вы! — сказал Рылеев, засмеялся и стал думать. — Нет, вы не то… Да как же жить? Человек учится с малых лет — и вот пожалуйте.
— Снова начнет учиться, — сказал Тушин. — Я не хочу всех сделать охотниками. Нет, выходов много; я говорю про тот, который нашел сам. Мне повезло: счастливо соединились страсть и рассудок.
Тушин обернулся к перегородке и постучал в стену.
— Это я самовар тороплю, — сказал он. — Вы чаю напьетесь и уснете.
— Да, я устал.
Рылеев посмотрел на дверь.