Александр Грин "Таинственный лес". стр. 42
Тотчас к ногам его посыпались гривенники, четвертаки, полтинники и рубли. Пьяный размах покинул на мгновение Звонкого. Жалея погибающую без молебнов душу Петрухи, остановился Звонкий с занесенной рукой, как бы спрашивая себя — метнуть или нет, тряхнул головой и «стукнул». Монета, черкнув воздух, при общем гаме и шуме легла «решкой».
Пошатываясь и разводя руками, отдал мужик деньги. Парень сказал:
— Стукай еще.
Звонкий посмотрел исподлобья вокруг. Множество глаз было устремлено на его руки с блестящими меж пальцев полтинниками и гривенниками. Ему стало скучно и страшно.
— Эка, нашли дурака, отдай им вот ни за что. — Медленно и задумчиво пошел он из круга.
Он не прошел десяти шагов, как кто-то обнял его сзади, дыша сивухой.
— Изобидели человека, жулье, — сказал смутно знакомый мужику голос, — а за что? Арестанты, одно слово.
Звонкий остановился, обернулся и, ухватив двумя пальцами подошедшего за бороду, умильно расцвел всем своим широченным лицом, увидев земляка; земляк был сапожник.
— Ах, милый, друг ты мне, — любовно сказал мужик, — изобидели меня, Вася. За что? Бог судья.
— Известно, жулики, — повторил сапожник, быстро осматривая Звонкого. — Им бы дорваться. Обрадовались.
— Деньги пропиваю, — мрачно сказал Звонкий. — Два стаканчика-то и выпить всего хотел. Упокой, господи, раба твоего Петра Голикова. Угости меня, Вася. Выпьем.
— Ко мне пойдем — что ветер ловить? Четверть есть. — Сапожник взял мужика под руку, но Звонкий упирался, припадая головой к плечу земляка и добродушно смеясь. — Да шел бы ты, — сказал сапожник, — чего околачиваться?
— Петрухи деньги, — сказал вдруг Звонкий, выпрямляясь и тараща глаза. — Это как понимать?
— Да уж так и понимать надо, — оглядываясь, вздохнул сапожник. — Деньги не твои.
— Похоронили Петруху, не видать мне его. Помер Петруха — вот тебе и весь сказ.
— Это уж как быть.
— Ежели свои, — пробормотал Звонкий, пытаясь набить трубку, — а то ведь Петрухи. Это ты, Вася, пойми.
— Я все понимаю, — сказал сапожник. — Ты, Конскентин, правильно.
— Правильно?
— В точку.
— Это деньги, милый… такие, не наши деньги.
— Бог с ними.
— Известно, Вася, Петрушка, значит, просил, как бог свят. А попа дома не было — косит он, батька-то, понял?
— Все знаю, — переминаясь от нетерпения, сказал сапожник.
— Я их попу отдам.
— Отдай, мне что?
— Так отдать?
— Беспременно.
— Нет, Вася, ты рассуди: я их отдать должен?
— Верно.
Звонкий умолк. Того, чего бессознательно ждал он, — легкого искушения, не было в словах земляка, но поддакивание рассердило его.
— Пропью, — сказал Звонкий. — Я, брат, человек пропащий.
Сапожник не ответил. Осторожная и жестокая мудрость подсказывала ему, что теперь следует как бы равнодушно молчать.
Пошатываясь и разводя руками, отдал мужик деньги. Парень сказал:
— Стукай еще.
Звонкий посмотрел исподлобья вокруг. Множество глаз было устремлено на его руки с блестящими меж пальцев полтинниками и гривенниками. Ему стало скучно и страшно.
— Эка, нашли дурака, отдай им вот ни за что. — Медленно и задумчиво пошел он из круга.
Он не прошел десяти шагов, как кто-то обнял его сзади, дыша сивухой.
— Изобидели человека, жулье, — сказал смутно знакомый мужику голос, — а за что? Арестанты, одно слово.
Звонкий остановился, обернулся и, ухватив двумя пальцами подошедшего за бороду, умильно расцвел всем своим широченным лицом, увидев земляка; земляк был сапожник.
— Ах, милый, друг ты мне, — любовно сказал мужик, — изобидели меня, Вася. За что? Бог судья.
— Известно, жулики, — повторил сапожник, быстро осматривая Звонкого. — Им бы дорваться. Обрадовались.
— Деньги пропиваю, — мрачно сказал Звонкий. — Два стаканчика-то и выпить всего хотел. Упокой, господи, раба твоего Петра Голикова. Угости меня, Вася. Выпьем.
— Ко мне пойдем — что ветер ловить? Четверть есть. — Сапожник взял мужика под руку, но Звонкий упирался, припадая головой к плечу земляка и добродушно смеясь. — Да шел бы ты, — сказал сапожник, — чего околачиваться?
— Петрухи деньги, — сказал вдруг Звонкий, выпрямляясь и тараща глаза. — Это как понимать?
— Да уж так и понимать надо, — оглядываясь, вздохнул сапожник. — Деньги не твои.
— Похоронили Петруху, не видать мне его. Помер Петруха — вот тебе и весь сказ.
— Это уж как быть.
— Ежели свои, — пробормотал Звонкий, пытаясь набить трубку, — а то ведь Петрухи. Это ты, Вася, пойми.
— Я все понимаю, — сказал сапожник. — Ты, Конскентин, правильно.
— Правильно?
— В точку.
— Это деньги, милый… такие, не наши деньги.
— Бог с ними.
— Известно, Вася, Петрушка, значит, просил, как бог свят. А попа дома не было — косит он, батька-то, понял?
— Все знаю, — переминаясь от нетерпения, сказал сапожник.
— Я их попу отдам.
— Отдай, мне что?
— Так отдать?
— Беспременно.
— Нет, Вася, ты рассуди: я их отдать должен?
— Верно.
Звонкий умолк. Того, чего бессознательно ждал он, — легкого искушения, не было в словах земляка, но поддакивание рассердило его.
— Пропью, — сказал Звонкий. — Я, брат, человек пропащий.
Сапожник не ответил. Осторожная и жестокая мудрость подсказывала ему, что теперь следует как бы равнодушно молчать.