Женщины, глядя на окровавленного Уленшпигеля и гарцевавшего с видом победителя на своем ослике Ламме, прониклись жалостью к раненому, а Ламме показали кулаки.
– Этот негодяй изранил своего друга! – говорили они.
Ламме пробегал жадными глазами по их лицам, нет ли среди них его жены.
Но высматривал он ее напрасно, и тоска теснила ему грудь.
23
– Куда же мы теперь? – спросил Ламме.
– В Маастрихт, – отвечал Уленшпигель.
– Но ведь говорят, сын мой, что там кругом войска герцога, а сам герцог в городе. Пропуска нам не помогут. Пусть даже испанские солдаты пропустят – все равно задержат в городе и подвергнут допросу. А тем временем пройдет слух об убийстве проповедников – и нам конец.
Уленшпигель же ему на это ответил так:
– Вороны, совы и коршуны скоро их расклюют. Лица их и теперь, уж верно, нельзя узнать. Пропуска могут и не подвести, но ты прав: если прослышат об убийстве, то нас с тобой сцапают. Надо постараться пройти в Маастрихт через Ланден.
– На виселицу попадем, – сказал Ламме.
– Нет, пройдем, – возразил Уленшпигель.
Разговаривая таким образом, они приблизились к гостинице Сорока и там славно закусили, славно отдохнули и скотов своих накормили.
А наутро выехали в Ланден.
Приблизившись к обширной подгородней усадьбе, Уленшпигель запел жаворонком, и тотчас же изнутри ему ответил боевой клич петуха. На пороге появился добродушного обличья фермер. Он им сказал:
– Раз вы, друзья, люди вольные, то да здравствует гёз! Пожалуйте!
– Кто это? – спросил Ламме.
– Томас Утенхове, доблестный реформат, – отвечал Уленшпигель. – Все его слуги и служанки стоят, как и он, за свободу совести.
– Стало быть, вы от принца? – обратился к ним Утенхове. – Ну так ешьте и пейте!
И тут ветчинка на сковородке зашипела, и колбаска тоже, и бутылочка прибежала, и стаканчики – доверху, а Ламме давай пить, как сухой песок, и есть так, что за ушами трещало.
Работники и работницы то и дело заглядывали в щелку и наблюдали за работой его челюстей. Мужчины завидовали ему и говорили, что, мол, и они бы не отказались.
По окончании трапезы Томас Утенхове сказал:
– На этой неделе сто крестьян уйдут отсюда якобы чинить плотины в Брюгге и его окрестностях. Будут они идти партиями, человек по пять, по шесть, разными дорогами. А из Брюгге переправятся морем в Эмден.
– А деньги и оружие у них будут? – спросил Уленшпигель.
– У каждого по десять флоринов и по большому ножу.
– Господь Бог и принц вознаградят вас, – сказал Уленшпигель.
– Я не из-за награды, – возразил Томас Утенхове.
– Как это у вас получается, хозяин, такое душистое, сочное и нежное блюдо? – угрызая толстую кровяную колбасу, спросил Ламме.
– А мы кладем туда корицы и майорану, – отвечал хозяин и обратился к Уленшпигелю: – А что Эдзар, граф Фрисландский, по-прежнему на стороне принца?
– Он этого не показывает, но укрывает в Эмдене его корабли, – отвечал Уленшпигель. – Нам нужно в Маастрихт, – прибавил он.