Легенда об Уленшпигеле. Книга 3. стр.74
Старуха Стевен принесла еще вина. Сыщики и девицы жрали и лакали. Семеро, сидя за одним столом с Уленшпигелем и Ламме, бросали девицам ветчину, колбасу, куски яичницы, бутылки, а те ловили все это на лету, подобно тому как заглатывают карпы пролетающих низко над прудом мошек. А старуха Стевен хохотала, обнажая клыки, и все показывала на фунтовые пачки свечей по пяти в каждой, висевшие над стойкой. То были свечи для девиц. Затем она обратилась к Уленшпигелю:
– На костер идут со свечкой сальной в руке. Хочешь, я тебе загодя подарю одну?
– Выпьем! – сказал Уленшпигель.
– Выпьем! – сказали семеро.
А Жиллина сказала:
– Глаза у Уленшпигеля мерцают, как у умирающего лебедя.
– А если их бросить свиньям? – ввернула старуха Стевен.
– Ну что ж, они полакомятся фонарями. Выпьем! – сказал Уленшпигель.
– Когда тебе на эшафоте просверлят язык каленым железом, как ты будешь себя чувствовать? – спросила старуха Стевен.
– Удобнее будет свистеть, только и всего, – отвечал Уленшпигель. – Выпьем!
– Когда тебя повесят, а твоя сударка придет на тебя полюбоваться, ты будешь не таким речистым.
– Пожалуй, – сказал Уленшпигель. – Но зато я стану тогда тяжелее и упаду прямо на твою очаровательную харю. Выпьем!
– А что ты скажешь, когда тебя высекут и выжгут клейма на лбу и плечах?
– Скажу, что это ошибка, – отвечал Уленшпигель, – вместо того чтобы изжарить свинью Стевен, ошпарили хряка Уленшпигеля.
– Ну, раз все это тебе не по вкусу, – сказала старуха Стевен, – то тебя отправят на королевские корабли, привяжут к четырем галерам и четвертуют.
– В сем случае акулы съедят мои четыре конечности, а что им не понравится, то доешь после них ты. Выпьем! – сказал Уленшпигель.
– Ты сам лучше съешь свечку, – сказала старуха Стевен, – в аду она тебе осветит место твоей вечной муки.
– Я вижу достаточно хорошо, чтобы разглядеть твое лоснящееся рыло, свинья недошпаренная. Выпьем! – сказал Уленшпигель.
При этих словах он постучал ножкой бокала по столу, а затем изобразил руками, как тюфячник мерными ударами взбивает шерсть для тюфяка, но только изобразил чуть слышно:
– ’Т is (tijdt) van te beven de klinkaert! (Пора попугать бокальчики – пусть они себе от страха звенят!) – сказал он.
Так во Фландрии говорят бражники, когда они обозлены и собираются разнести дом с красным фонариком.
Уленшпигель выпил, стукнул бокалом о стол и крикнул:
– ’Т is van te beven de klinkaert!
Его примеру последовали семеро.
Все притихли. Жиллина побледнела, старуха Стевен опешила. Сыщики переговаривались:
– Разве эти семеро на их стороне?
Мясники успокаивающе подмигивали им, а сами все громче и без перерыва повторяли за Уленшпигелем:
– ’Т is van te beven de klinkaert, ’t is van te beven de klinkaert!