Но меня поразило ужасно, что этот сын так легко, то-есть, я хочу сказать, так публично выдает секрет своего рождения и, главное, позорит свою мать. Потому что Чебаров уже и тогда пугал меня гласностию…
- Какая глупость! - закричал племянник Лебедева.
- Вы не имеете права… не имеете права! - вскричал Бурдовский.
- Сын не отвечает за развратный поступок отца, а мать не виновата, - с жаром провизжал Ипполит.
- Тем скорее, казалось бы, надо было щадить… - робко проговорил князь.
- Вы, князь, не только наивны, но, может быть, еще и подальше пошли, - злобно усмехнулся племянник Лебедева.
- И какое право имели вы!.. - завизжал самым неестественным голосом Ипполит.
- Никакого, никакого! - поспешно перебил князь: - в этом вы правы, признаюсь, но это было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь влияния на дело, потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в каком бы то ни было случае, то-есть, уважал бы или не уважал бы я господина Бурдовского. Я потому только, господа, начал об этом, что мне все-таки показалось неестественным, что сын так публично открывает секрет своей матери… Одним словом, я, главное, по этому и убедился, что Чебаров должен быть каналья и сам наустил господина Бурдовского обманом на такое мошенничество.
- Но ведь это уж невыносимо! - раздалось со стороны его гостей, из которых некоторые даже повскакали со стульев.
- Господа! Да я потому-то и решил, что несчастный господин Бурдовский должен быть человек простой, беззащитный, человек, легко подчиняющийся мошенникам, стало быть, тем пуще я обязан был помочь ему, как "сыну Павлищева", - во-первых, противодействием господину Чебарову, во-вторых, моею преданностью и дружбой, чтоб его руководить, а в-третьих, назначил выдать ему десять тысяч рублей, то-есть все, что, по расчету моему, мог истратить на меня Павлищев деньгами…
- Как! Только десять тысяч! - закричал Ипполит.
- Ну, князь, вы очень не сильны в арифметике, или уж очень сильны, хоть и представляетесь простячком, - вскричал племянник Лебедева.
- Я на десять тысяч не согласен, - сказал Бурдовский.
- Антип! Согласись! - скорым и явственным шепотом подсказал боксер, перегнувшись сзади чрез спинку стула Ипполита: - согласись, а потом после увидим!
- Па-аслушайте, господин Мышкин, - визжал Ипполит, - поймите, что мы не дураки, не пошлые дураки, как думают, вероятно, о нас все ваши гости и эти дамы, которые с таким негодованием на нас усмехаются, и особенно этот великосветский господин (он указал на Евгения Павловича), которого я, разумеется, не имею чести знать, но о котором, кажется, кое-что слышал…
