— А что, в самом деле, можно! — отвечал Мухояров задумчиво. — Ты неглуп на выдумки, только в дело не годишься, и Затертый тоже. Да я найду, постой! — говорил он оживляясь. — Я им дам! Я кухарку свою на кухню к сестре подошлю: она подружится с Анисьей, все выведает, а там… Выпьем, кум!
— Выпьем! — повторил Тарантьев. — А потом уж я обругаю земляка!
Штольц попытался увезти Обломова, но тот просил оставить его только на месяц, так просил, что Штольц не мог не сжалиться. Ему нужен был этот месяц, по словам его, чтоб кончить все расчеты, сдать квартиру и так уладить дела с Петербургом, чтоб уж более туда не возвращаться. Потом нужно было закупить все для уборки деревенского дома, наконец он хотел приискать себе хорошую экономку, вроде Агафьи Матвеевны, даже не отчаивался уговорить и ее продать дом и переселиться в деревню, на достойное ее поприще — сложного и обширного хозяйства.
— Кстати о хозяйке, — перебил его Штольц, — я хотел тебя спросить, Илья, в каких ты отношениях к ней…
Обломов вдруг покраснел.
— Что ты хочешь сказать? — торопливо спросил он.
— Ты очень хорошо знаешь, — заметил Штольц, — иначе бы не от чего было краснеть. Послушай, Илья, если тут предостережение может что-нибудь сделать, то я всей дружбой нашей прошу: будь осторожен…
— В чем? Помилуй! — защищался смущенный Обломов.
— Ты говорил о ней с таким жаром, что, право, я начинаю думать, что ты ее…
— Любишь, что ли, хочешь ты сказать! Помилуй! — перебил Обломов с принужденным смехом.
— Так еще хуже, если тут нет никакой нравственной искры, если это только…
— Андрей! Разве ты знал меня безнравственным человеком?
— Отчего ж ты покраснел?
— Оттого, что ты мог допустить такую мысль.
Штольц покачал с сомнением головой.
— Смотри, Илья, не упади в яму. Простая баба, грязный быт, удушливая сфера тупоумия, грубость — фи!..
Обломов молчал.
— Ну, прощай, — заключил Штольц. — Так я скажу Ольге, что летом мы увидим тебя, если не у нас, так в Обломовке. Помни: она не отстанет!
— Непременно, непременно, — уверительно отвечал Обломов, — даже прибавь, что если она позволит, я зиму проведу у вас.
— То-то бы обрадовал!
Штольц уехал в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он не утерпел, чтоб не обругать его хорошенько за кума. Он не взял одного в расчет: что Обломов, в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов жил еще на даче, но с тех пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других, и столкновений между ними не было.
— Здорово, земляк! — злобно сказал Тарантьев, не протягивая руки.
— Здравствуй! — холодно отвечал Обломов, глядя в окно.
— Что, проводил своего благодетеля?
— Проводил. Что же?
— Хорош благодетель! — ядовито продолжал Тарантьев.
— А что, тебе не нравится?
— Да я бы его повесил! — с ненавистью прохрипел Тарантьев.
