Максим Горький. Фома Гордеев. Страница 086
Добродушно и крепко пожимая руку Ухтищева, Фома спросил его:
- А почему вы знаете, что я скромный?
- Он спрашивает! Человек, который живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин... ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за границу на всё лето.
- Софья Павловна? - медленно спросил Фома.
- Ну да! Заходит солнце моей жизни... а может быть, и вашей?
Ухтищев состроил комически-коварную гримасу и заглянул в лицо Фомы.
А тот стоял пред ним и чувствовал, что голова у него спускается на грудь и он не может помешать этому...
- Уезжает Медынская? -раздался жирный басовой голос. - Славно! Я рад...
- Позвольте - почему? - воскликнул Ухтищев. Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека-собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова:
- А по -отому, что в городе одной кокоткой будет меньше...
- Фи, Мартын Никитич! - укоризненно сказал Ухтищев, наморщивая брови.
- Почем вы знаете, что она кокетка? - угрюмо спросил Фома, подвигаясь к усатому господину. Тот окинул его пренебрежительным взлядом, отворотился в сторону и, дрыгнув ляжкой, протянул:
- Я не сказал - ко -окетка...
- Нельзя, Мартын Никитич, говорить так о женщине, которая...- заговорил Ухтищев убедительным голосом, но Фома перебил его:
- Позвольте! Я желаю спросить господина, что такое, - какое он слово сказал?
И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся его фигура сразу приняла явно вызывающий вид... Усатый господин вновь оглянул его и насмешливо улыбнулся...
- Господа! - тихо воскликнул Ухтищев.
- Я сказал -ко -ко -тка...-произнес усатый человек, так двигая губами, точно он смаковал слово. - А если вы не понимаете этого -могу пояснить...
- Да уж, - глубоко вздыхая, сказал Фома, не сводя с него глаз, - вы объясните...
Ухтищев всплеснул руками и сунулся куда-то в сторону от них...
- Кокотка, если вам угодно знать, - продажная женщина...-вполголоса сказал усатый, приближая к Фоме свое большое, толстое лицо.
Фома тихо зарычал и, прежде чем тот успел отшатнуться от него, правой рукой вцепился в курчавые с проседью волосы усатого человека. Судорожным движением руки он начал раскачивать его голову и всё большое, грузное тело, а левую руку поднял вверх и глухим голосом приговаривал в такт трепки:
- За глаза -не ругайся -а ругайся -в глаза прямо -в глаза- прямо в глаза...
Он испытывал жгучее наслаждение, видя, как смешно размахивают в воздухе толстые руки и как ноги человека, которого он трепал, подкашиваются под ним, шаркают по полу. Золотые часы выскочили из кармана и катались по круглому животу, болтаясь на цепочке. Опьяненный своей силой и унижением этого солидного человека, полный кипучего злорадства, вздрагивая от счастья мстить, Фома возил его по полу и глухо, злобно рычал в дикой радости.
- А почему вы знаете, что я скромный?
- Он спрашивает! Человек, который живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин... ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за границу на всё лето.
- Софья Павловна? - медленно спросил Фома.
- Ну да! Заходит солнце моей жизни... а может быть, и вашей?
Ухтищев состроил комически-коварную гримасу и заглянул в лицо Фомы.
А тот стоял пред ним и чувствовал, что голова у него спускается на грудь и он не может помешать этому...
- Уезжает Медынская? -раздался жирный басовой голос. - Славно! Я рад...
- Позвольте - почему? - воскликнул Ухтищев. Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека-собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова:
- А по -отому, что в городе одной кокоткой будет меньше...
- Фи, Мартын Никитич! - укоризненно сказал Ухтищев, наморщивая брови.
- Почем вы знаете, что она кокетка? - угрюмо спросил Фома, подвигаясь к усатому господину. Тот окинул его пренебрежительным взлядом, отворотился в сторону и, дрыгнув ляжкой, протянул:
- Я не сказал - ко -окетка...
- Нельзя, Мартын Никитич, говорить так о женщине, которая...- заговорил Ухтищев убедительным голосом, но Фома перебил его:
- Позвольте! Я желаю спросить господина, что такое, - какое он слово сказал?
И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся его фигура сразу приняла явно вызывающий вид... Усатый господин вновь оглянул его и насмешливо улыбнулся...
- Господа! - тихо воскликнул Ухтищев.
- Я сказал -ко -ко -тка...-произнес усатый человек, так двигая губами, точно он смаковал слово. - А если вы не понимаете этого -могу пояснить...
- Да уж, - глубоко вздыхая, сказал Фома, не сводя с него глаз, - вы объясните...
Ухтищев всплеснул руками и сунулся куда-то в сторону от них...
- Кокотка, если вам угодно знать, - продажная женщина...-вполголоса сказал усатый, приближая к Фоме свое большое, толстое лицо.
Фома тихо зарычал и, прежде чем тот успел отшатнуться от него, правой рукой вцепился в курчавые с проседью волосы усатого человека. Судорожным движением руки он начал раскачивать его голову и всё большое, грузное тело, а левую руку поднял вверх и глухим голосом приговаривал в такт трепки:
- За глаза -не ругайся -а ругайся -в глаза прямо -в глаза- прямо в глаза...
Он испытывал жгучее наслаждение, видя, как смешно размахивают в воздухе толстые руки и как ноги человека, которого он трепал, подкашиваются под ним, шаркают по полу. Золотые часы выскочили из кармана и катались по круглому животу, болтаясь на цепочке. Опьяненный своей силой и унижением этого солидного человека, полный кипучего злорадства, вздрагивая от счастья мстить, Фома возил его по полу и глухо, злобно рычал в дикой радости.