- У нас, друг милый, все можно! Фома опустил голову и, исподлобья посмотрев в лицо крестного, вздрогнул, думая:
"Посадит... не пожалеет..."
- Если ты серьезно дуришь -я тоже должен серьезно поступать с тобой... Я отцу твоему дал слово -поставить тебя на ноги... И я тебя поставлю! Не будешь стоять -в железо закую... Тогда устоишь... Я знаю- всё это у тебя с перепою... Но ежели ты отцом нажитое озорства ради губить будешь - я тебя с головой накрою.. Колокол солью над тобой... Шутить со мной очень неудобно..!
Морщины на щеках Маякина поднялись кверху, глазки улыбались из темных мешков насмешливо, холодно. И на лбу у него морщины изобразили какой-то странный узор, поднимаясь до лысины. Непреклонно и безжалостно было его лицо.
- Стало быть -нет мне ходу? -угрюмо спросил Фома. -Запираете вы мне пути?
- Ход есть - иди! А я тебя направлю... Как раз на свое место придешь...
Эта самоуверенность, эта непоколебимая хвастливость взорвали Фому. Засунув руки в карманы, чтобы не ударить старика, он выпрямился на стуле и в упор заговорил, стиснув зубы:
- Что вы всё хвалитесь? Чем тебе хвалиться? Сын-то твой где? Дочь-то твоя - что такое? Эх ты... устроитель жизни! Ну, -умен ты, -всё знаешь: скажи -зачем живешь? Не умрешь, что ли? Что ты сделал за жизнь? Чем тебя помянут?..
Морщины Маякина дрогнули и опустились книзу, отчего лицо его приняло болезненное, плачущее выражение. Он открыл рот, но ничего не сказал, глядя на крестника с удивлением, чуть ли не с боязнью.
- Молчать, щенок! -тихо сказал он. Фома встал со стула, кинул картуз на голову себе и с ненавистью оглянул старика.
- Кутить буду! Всё прокучу!..
- Ладно, - увидим!..
- Прощай! Герой!.. - усмехнулся Фома.
- До скорого свиданья! - сказал Маякин тихо и как будто задыхаясь.
Яков Маякин остался в трактире один. Он сидел за столом и, наклонясь над ним, рисовал на подносе узоры, макая дрожащий палец в пролитый квас. Острая голова его опускалась всё ниже над столом, как будто он не мог понять того, что чертил на подносе его сухой палец.
На лысине у него блестели капли пота, и, по обыкновению, морщины на щеках вздрагивали частой, тревожной дрожью...
Поманив кивком головы полового, Яков Тарасович спросил его особенно внушительно:
- Что с меня следует?
Х
До ссоры с Маякиным Фома кутил от скуки, полуравнодушно, - теперь он загулял с озлоблением, почти с отчаянием, полный мстительного чувства и какой-то дерзости в отношении к людям, - дерзости, порою удивлявшей и его самого. Он видел, что люди, окружавшие его, трезвые -несчастны и глупы, пьяные -противны и еще более глупы. Никто из них не возбуждал в нем интереса; он даже не спрашивал их имен, забывал, когда и где знакомился с ними, и всегда чувствовал желание сказать и сделать что-нибудь обидное для них. В дорогих, шикарных ресторанах его окружали какие-то проходимцы, куплетисты, фокусники, актеры, разорившиеся на кутежах помещики.
