Петр Первый. Книга 3. Страница 030
Шапочка ее сбилась набок, в кудрях вились звуки мазурки, короткая юбка крутилась и ластилась вокруг стройных ног, башмачки с красными каблучками то притоптывали, то летели, будто не касаясь пола... Великолепен был и король, танцевавший с нею, - огромный, пышный, бледный от вина и желания.
- Я теряю голову, пани Анна, я теряю голову, ради всех святых - пощадите, - говорил он ей сквозь зубы, и она взглядом отвечала, что пощады нет и двери рая уже раскрыты...
...За окнами в темноте послышались испуганные голоса челядинцев, захрапели лошади... Музыка оборвалась... Никто даже не успел схватиться за саблю или взвести курок пистолета... Только король, у которого в глазах все плыло кругом, крепко обхватил пани Анну и потянул шпагу...
В пиршественную залу вошли двое: один - огромный, кривой на один глаз, в высокой бараньей шапке с золотой кистью, с висящими светлыми усами под большим носом, другой - пониже его - барственный, с приятной мягкостью лица, одетый в запыленный мундир с генеральским шарфом через плечо.
- Здесь ли находится его королевское величество король Август? - спросил он и, увидев Августа, стоящего со шпагой в угрожающей позиции, снял шляпу, низко поклонился: - Всемилостивейший король, примите рапорт: повелением государя Петра Алексеевича я прибыл в ваше распоряжение, с одиннадцатью полками пехоты и пятью конными казачьими полками.
Это был киевский губернатор, командующий вспомогательным войском, Дмитрий Михайлович Голицын, старший брат шлиссельбургского героя Михайлы Михайловича. Другой - высокий, в клюквенном кафтане и в епанче до пят - был наказной казачий атаман Данила Апостол. У шляхты угрожающе зашевелились усы при виде этого казака. Он стоял на пороге, небрежно подбоченясь, играя булавой, на красивых губах - усмешка, брови как стрелы, в едином глазу - ночь, озаряемая пожарами гайдамацких набегов.
Король Август рассмеялся, бросил шпагу в ножны, обнял Голицына и атаману протянул руку для целования. В третий раз был накрыт стол. По рукам пошел кубок, вмещавший полкварты венгерского. Пили за царя Петра, сдержавшего обещание - прислать из Украины помощь, пили за все пришедшие полки и за погибель шведов. Задорным шляхтичам в особенности хотелось напоить допьяна атамана Данилу Апостола, но он спокойно вытягивал кубок за кубком, только поднимал брови, - увалить его было невозможно.
На рассвете, когда уже немало шляхтичей пришлось унести волоком на двор и положить около колодца, король Август сказал пани Анне:
- У меня нет сокровищ, чтобы бросить их к вашим ногам. Я - изгнанник, питающийся подаянием. Но сегодня я снова силен и богат... Пани Анна, я хочу, чтобы вы сели в карету и следовали за моим войском. Выступать надо тотчас, ни часу промедления!.. Я проведу за нос, как мальчишку, короля Карла... Божественная пани Анна, я хочу поднести вам на блюде мою Варшаву... - И, поднявшись, великолепно взмахнув рукой, он обратился к тем за столом, кто еще таращил глаза и напомаженные усы: - Господа, предлагаю вам и повелеваю - седлайте коней, вас всех беру в мою личную свиту.
Сколько ни пытался князь Дмитрий Михайлович Голицын - вежливо и весьма человечно - доказать ему, что войскам нужно денька три отдохнуть, покормить коней и подтянуть обозы, - король Август был неукротим. Еще солнце не высушило росы - он вернулся в Сокаль, сопровождаемый Голицыным и атаманом. Повсюду на городских улицах стояли возы, кони, пушки, на кудрявой травке спали усталые русские солдаты. Дымились костры. Король глядел в окно кареты на спящих пехотинцев, на казаков, живописно развалившихся на возах.
- Какие солдаты! - повторял он. - Какие солдаты, богатыри!
В дверях замка его встретил ротмистр Тарновский испуганным шепотом:
- Графиня вернулась, не желает ложиться почивать, весьма гневна...
- Ах, какие мелочи! - Король весело вошел в сводчатую, сырую спальню, где, оплывая сосульками, догорали свечи в прозеленевшем подсвечнике из синагоги.
- Я теряю голову, пани Анна, я теряю голову, ради всех святых - пощадите, - говорил он ей сквозь зубы, и она взглядом отвечала, что пощады нет и двери рая уже раскрыты...
...За окнами в темноте послышались испуганные голоса челядинцев, захрапели лошади... Музыка оборвалась... Никто даже не успел схватиться за саблю или взвести курок пистолета... Только король, у которого в глазах все плыло кругом, крепко обхватил пани Анну и потянул шпагу...
В пиршественную залу вошли двое: один - огромный, кривой на один глаз, в высокой бараньей шапке с золотой кистью, с висящими светлыми усами под большим носом, другой - пониже его - барственный, с приятной мягкостью лица, одетый в запыленный мундир с генеральским шарфом через плечо.
- Здесь ли находится его королевское величество король Август? - спросил он и, увидев Августа, стоящего со шпагой в угрожающей позиции, снял шляпу, низко поклонился: - Всемилостивейший король, примите рапорт: повелением государя Петра Алексеевича я прибыл в ваше распоряжение, с одиннадцатью полками пехоты и пятью конными казачьими полками.
Это был киевский губернатор, командующий вспомогательным войском, Дмитрий Михайлович Голицын, старший брат шлиссельбургского героя Михайлы Михайловича. Другой - высокий, в клюквенном кафтане и в епанче до пят - был наказной казачий атаман Данила Апостол. У шляхты угрожающе зашевелились усы при виде этого казака. Он стоял на пороге, небрежно подбоченясь, играя булавой, на красивых губах - усмешка, брови как стрелы, в едином глазу - ночь, озаряемая пожарами гайдамацких набегов.
Король Август рассмеялся, бросил шпагу в ножны, обнял Голицына и атаману протянул руку для целования. В третий раз был накрыт стол. По рукам пошел кубок, вмещавший полкварты венгерского. Пили за царя Петра, сдержавшего обещание - прислать из Украины помощь, пили за все пришедшие полки и за погибель шведов. Задорным шляхтичам в особенности хотелось напоить допьяна атамана Данилу Апостола, но он спокойно вытягивал кубок за кубком, только поднимал брови, - увалить его было невозможно.
На рассвете, когда уже немало шляхтичей пришлось унести волоком на двор и положить около колодца, король Август сказал пани Анне:
- У меня нет сокровищ, чтобы бросить их к вашим ногам. Я - изгнанник, питающийся подаянием. Но сегодня я снова силен и богат... Пани Анна, я хочу, чтобы вы сели в карету и следовали за моим войском. Выступать надо тотчас, ни часу промедления!.. Я проведу за нос, как мальчишку, короля Карла... Божественная пани Анна, я хочу поднести вам на блюде мою Варшаву... - И, поднявшись, великолепно взмахнув рукой, он обратился к тем за столом, кто еще таращил глаза и напомаженные усы: - Господа, предлагаю вам и повелеваю - седлайте коней, вас всех беру в мою личную свиту.
Сколько ни пытался князь Дмитрий Михайлович Голицын - вежливо и весьма человечно - доказать ему, что войскам нужно денька три отдохнуть, покормить коней и подтянуть обозы, - король Август был неукротим. Еще солнце не высушило росы - он вернулся в Сокаль, сопровождаемый Голицыным и атаманом. Повсюду на городских улицах стояли возы, кони, пушки, на кудрявой травке спали усталые русские солдаты. Дымились костры. Король глядел в окно кареты на спящих пехотинцев, на казаков, живописно развалившихся на возах.
- Какие солдаты! - повторял он. - Какие солдаты, богатыри!
В дверях замка его встретил ротмистр Тарновский испуганным шепотом:
- Графиня вернулась, не желает ложиться почивать, весьма гневна...
- Ах, какие мелочи! - Король весело вошел в сводчатую, сырую спальню, где, оплывая сосульками, догорали свечи в прозеленевшем подсвечнике из синагоги.